Солдат мысленно оглядывает всю свою жизнь, строго судит свои поступки и дает слово исправиться. Так думает, вдруг снаряд, пуля — и нет человека.
На войне человек добреет по отношению к своим, родным и звереет по отношению к врагу.
Человек на войне — поистине игрушка. Идет, сидит, поет, думает — вдруг хлоп снаряд, и нет ничего от человека.
Картинка
Двое-трое стоят в глубоком окопе — бруствере. Курят. Пуля пробивает одному голову. Он не меняет позы. Папироса дымится во рту, потом гаснет.
Товарищ зовет его, не отвечает. Подносит к папиросе спичку. В темноте освещается лицо, на нем мертвые стеклянные глаза.
На поле боя
Раненый солдат (я), лежа в воронке от снаряда, полузасыпанный землей и снегом, вспоминает, о чем думал раненый Андрей Болконский. И ему страстно хочется высокого, чистого, синего неба. Он с усилием устремляет глаза кверху, но там — серая, грязная муть.
…Ему вспоминается дом, сенокос или что-нибудь в этом роде — картина мирной красивой жизни — например, сенокос коллективный на домашнем.
Старый финн
Финны не расстреливали русских военнопленных. Но одного расстреляли.
Расстрелял начальник лагеря. Старик, который, кстати сказать, был, быть может, самым гуманным из всех начальников лагерей и самым заботливым.
Вот с этой заботливости-то да гуманности все и началось. Старый финн решил однажды ввести в лагере богослужение.
Пленные — враги нации. Но не скоты же какие-нибудь. Люди. Как лишить пищи духовной? «Должен быть какой-то и духовный паек у пленных», — решил финн.
Поручил переводчику-карелу узнать, есть ли среди пленных в лагере священник.
Есть. Им назвался один блатник, ибо сообразил: священник — значит, благо, кормежка. Ну а насчет самой службы…
Вывернется. Что финны понимают? Что-нибудь придумает.
Начальник лагеря вызвал блатника к себе.
— Это правда, что вы священник?
— Правда.
— А показать, как вы служите, можете?
— Могу. — И тут блатник сложил на груди руки (это на иконах видал), закатил глаза и рванул: «Гоп со смыком — это я…»
Финну очень понравилось православное богослужение. Понравился оптимизм — мелодия…
— Хорошо, — сказал старик, — с завтрашнего дня начнем богослужение.
Служба получилась прекрасной. Пленные (а большинство были блатники) охотно пели, да и остальные подпевали: все-таки развлечение.
И так продолжалось семь дней.
А на восьмой переводчик-карел повинился перед старым финном, что его обманывают. Вместо богослужения — кощунство, самое отвратительное надругательство над Богом.
Старый финн был вне себя от гнева. Все мог простить, но только не это.
Он приказал расстрелять блатника. Без всякого суда и следствия.