Явич замолчала. По-русски она говорила чисто. Но все же с каким-то странным акцентом. В ее словах слышалась неуловимая неточность. Так обычно говорят люди, чей родной язык похож на русский.
Казаринов не торопил ее, перед беседой он изучил дело этой женщины. Знал о ней практически все. Она принадлежала к категории старающихся забыть прошлое. Со дня освобождения по сегодняшний день работала буфетчицей в ресторане «Ишим». И видимо, умела работать, раз столько лет просидела на «горячей точке».
— Вы все время работаете в буфете? — спросил Казаринов.
— Да. Все время. Вас удивляет, почему не попалась? Я не ворую. Доход есть, но вполне законный.
— Вы что-то путаете, законный доход — это зарплата.
— Видимо, я не так выразилась. Просто я нагло не ворую.
— Ну, это дело другой службы, — усмехнулся Казаринов.
— Поэтому я так и говорю вам.
— Граджина Станиславовна, кто был тот человек, о котором писал Сичкарь?
— Фамилия его была Големба, а звали Бронислав. Он работал в магазине Гурского приказчиком. Молодой парень был, двадцать лет всего, а ловкий. Имел свою клиентуру из немцев, доставал им хорошие вещи. У него деньги водились. Он меня любил, а я его нет. Сопляк он был и слюнтяй. Я ему говорила об этом: станешь, мол, мужчиной, приходи.
— Граджина Станиславовна, я еще раз хотел бы уточнить ваши отношения с Рискевичем.
— Любила я его. Дура была. Он красивый, как артист кино. Всегда одет хорошо, одеколоном от него пахло. Таких, как он, я только в фильмах видела. Очень мне хотелось ему услужить. А как-то Броник говорит мне, что машина нужна. Зачем, спрашиваю. А он мнется. Потом мы выпили на одной вечеринке, и я к нему пошла, он мне ночью и рассказал, что ждет людей «от Советов»…
Казаринов отметил, что Явич сказала не «от наших», не «от русских», а «от Советов». Так говорили в западных областях сразу после войны. А впрочем, где Явич-то могла научиться говорить иначе. Не в колонии же?
— …Я и пошла к Рискевичу. — Явич замолчала.
— А потом вы встречались с Голембой?
— Нет. Через неделю в его доме немцы партизан брали каких-то, я думала, что и он погиб.
— Больше вы с ним не встречались?
— Видела в Москве случайно. Он на улице Горького в машину садился.
— Вы его узнали через столько лет?
— А он совсем не изменился, даже не поседел. Только заматерел, интереснее стал. Он в «жигули» садился.
— Сичкарь сказал, что вы запомнили номер машины?
— Да, — женщина открыла сумку, достала записную книжку, — МКП 69–23.
— Граджина Станиславовна, вам надо на несколько дней покинуть город. Вам есть куда поехать?
— А отпуск дадут?