- Сейчас у нас здесь восемнадцать больных,- промолвил брат Симон,- и для нынешнего жаркого лета это не так уж много. К тому же трое из них не заразные и быстро идут на поправку. Денек-другой - и они встанут на ноги, да и побредут своей дорогой. Но им на смену придут другие,- Тут лекарь внимательно взглянул на брата Освина.- Да, юноша, непременно придут. Все время кто-то приходит, а кто-то уходит. Одни уходят затем, чтобы продолжить свой земной путь, а другие навеки покидают этот бренный мир. Для кого-то наша обитель становится последним пристанищем, и, надеюсь, далеко не худшим.
Слова брата Симона смахивали на проповедь, и Кадфаэль невольно улыбнулся, припомнив милое простодушие брата Марка. Впрочем, известно, что Симон человек добрый, сострадательный и трудится без устали - любое дело у него спорится. Освин выслушал его с почтением, думая о предстоящем ему служении и не задавая вопросов.
- Если ты не против,- обратился Кадфаэль к брату Симону,- я покажу парнишке здешнее хозяйство. Заодно и вот это разгрузим. - Монах указал на туго набитую суму, свисавшую у него с пояса,- Я принес все снадобья, о которых ты просил, и еще кое-что захватил - думаю, сгодится. Как только с этим разберемся - мы тебя разыщем.
- А что слышно о брате Марке? - спросил лекарь.
- О, наш Марк уже рукоположен в диаконы. Мне надо лишь протянуть на этом свете еще несколько лет, и тогда я смогу исповедоваться ему в самых страшных своих грехах и отойти с миром.
- С отпущением брата Марка? - с улыбкой промолвил Симон, выказывая неожиданную проницательность. Нечасто он отваживался на подобные намеки.
- Что ж,- задумчиво отозвался Кадфаэль,- очень может быть, что ты и прав. Я всегда считал, что на Марка можно положиться.
Он повернулся к Освину, который внимательно, с чуть растерянной улыбкой прислушивался к разговору старших, пытаясь вникнуть в суть их речей, ускользавшую от него, словно пух чертополоха на ветру.
- Пойдем, паренек, опорожним сумы, чтобы не таскать лишний вес, а потом я познакомлю тебя со здешним хозяйством.
Они прошли через большое помещение, которое служило одновременно и трапезной, и спальней для призреваемых, за исключением страдавших самыми опасными недугами. У стены стоял высокий шкаф, который брат Кадфаэль открыл своим ключом. Полки внутри были уставлены горшочками, флягами, склянками и деревянными шкатулками, в которых хранились пилюли, мази, отвары, притирания, собственноручно приготовленные Кадфаэлем. Монахи открыли сумы и выложили их содержимое на полки - туда, где оставалось место. Освин вдруг словно вырос в собственных глазах - он почувствовал себя посвященным в доступное немногим благородное искусство врачевания, ревностным служителем которого ему предстояло стать.