Мною поставлен вопрос перед Правительством о целесообразности организации по делу гласного процесса, с освещением его в печати.
АБАКУМОВ»
Такого просеянного материала было много… Вчерашние квириты коричневой империи, теряя на нее права в силу «испарения» Третьего рейха, пытались скрыть свои преступные действия на чужой территории, куда они пришли, чтобы утвердить «новый» порядок.
Невиновные иностранцы и соотечественники, просеянные через сито военной контрразведки, шли дальше по жизненным большакам, а вот те, кто не проваливался через решетку, составляли остаток, которого ждали другие процессуальные действия, как правило, — судебные инстанции в виде военных трибуналов.
Те, кто оставался в сите, представляли собой непросеянные «остатки». Они были слишком крупными объектами, чтобы вместе с другой массой человеческого материала проскочить вниз через решетку смершевского сита. Одних — дезертиров и самострелов — судили быстро, устраивая показательную казнь, — расстреливали перед строем. Комиссары были озабочены сообщениями о том, что немцы предлагают не только достойную службу перебежчикам, но и позволяют вернуться домой, если те проживали на оккупированной территории. Вследствие этого руководством военной контрразведки Сталинградского фронта была составлена в Центр докладная записка, в которой говорилось:
«Недостатки в политической работе активно используются немецкими агентами, которые ведут подрывную работу, пытаясь склонить к дезертирству политически неграмотных солдат, особенно тех, чьи семьи остались на территориях, временно оккупированных немцами».
Всех коллаборационистов, работавших на немцев или служивших в войсках вермахта из числа советских военнослужащих, называли «хиви» — предатели и изгои. Так уж устроена душа у славян — предательство, пусть даже и против нелюбимой власти (а когда она была любимой?), считалось преступлением.
В зимние месяцы фронтовых баталий «генерал мороз» в одинаковой степени воевал против немцев и против красноармейцев. По словам участника Сталинградской битвы сержанта-пехотинца В. И. Соболева:
«…С предателями расправлялись иногда тайком от начальства. Вешали за дульный тормоз орудия танка и медленно задирали ствол вверх. Так «солдатский приговор» приводился в исполнение без всяких обвинительных заключений…
Мучительно было тогда, когда следовала команда на перемещение позиций. Приходилось отрывать себе укрытие в «зимнем бетоне» — промерзшей земле. Топор не брал скованный морозом грунт, не то что саперная лопатка, которой можно было только разгрести толщу снега. А ведь нужен был еще и бруствер, из-за которого надо было стрелять. Выходили из положения срочным сбором замороженных… трупов наших и неприятельских солдат. От этих «братских штабелей» пули отскакивали, как от бетона, мертвые — свои и чужие — защищали живых. Страшно было видеть в штабелях положенных лицом к окопу. Однажды в таком «бруствере» лежал наш молоденький солдатик с открытыми голубыми глазами, не успевшими, наверное, от холода помутнеть. Я даже вздрогнул от страха. Но вскоре началась стрельба, и уже ничто не могло возвратить меня к «ужастику» или напугать, кроме летящей в твою сторону, по твою душу пули-дуры, возможно, выпущенной от вчерашнего сослуживца, ставшего «хиви».