— Все равно — лучше будет, если мы большевиков не пустим.
— Не пустить их нельзя, — сказал Леонид Иванович. — Без Кубани и России Екатеринодар не сможет долго жить этаким удельным княжеством…
Инна недовольно сдвинула круто изогнутые темные брови.
— Ты ни разу почему-то не подумала: где и с кем твой брат Алексей? — вдруг сказала Глаша. — Может статься, что он давно с большевиками и идет на Екатеринодар!
— Он, как человек интеллигентный, не может быть с большевиками.
— Юнкер Яковлев очень интеллигентный человек, но возглавляет большой отряд красных, — вставил Леонид Иванович. — А почему бы поручику Ивлеву не быть во главе какого-нибудь другого революционного отряда?
— Нет, нет, — не сдавалась Инна. — А что я скажу Синицыной и Разумовской?
— Скажи, что затея Кубанской рады и Филимонова совершенно безнадежна, — посоветовала Глаша.
— Но я обещала и тебя завербовать в отряд Галаева!
— Обещанного три года ждут.
— Ты все шутишь, а они с этого дня сочтут нас за жалких трусих!..
— Храбрость достойна славы, когда она проявляется уместно, — сказал Леонид Иванович. — Хорошо сражаться за великие цели. А какой смысл подставлять свою грудь под пули за то, что, по сути дела, перестало уже существовать, за умершее? Нет, Инна, ставьте на карту жизнь за то, что имеет будущее!
— А разве у большевиков имеется что-либо прекрасное? Мой папа говорит, что большевики только способствуют анархии.
— Сергей Сергеевич в архитектуре большой специалист и умный творец, но в вопросах революции страшно далек от истины. Он не представляет, какую силу таят в себе большевики, чего они хотят.
— Так, значит, вы против того, чтобы я записалась в отряд галаевцев? — вдруг смутилась Инна.
— Инночка, я вас люблю так же, как Глашу, — ответил Леонид Иванович, — и мне будет убийственно горько увидеть вас в рядах обреченных.
— Но что же делать? Что?..
— Подождать прихода большевиков, — сказала Глаша.
— Сколько же ждать?
— Не больше недели.
— Ох, боюсь я их, боюсь.
— Пусть большевиков боятся враги революции, а тебе-то чего бояться?
* * *
…Инна привычно сидела за роялем. Играла «Времена года» Чайковского.
Глаша, взяв томик Пушкина, уютно примостилась с ногами в углу широкого турецкого дивана, неподалеку от рояля.
Уже не впервые Глаша с Инной так коротали предвечернее время, которое в доме Ивлевых называли «часом волка и собаки».
Сегодня студеные сизые сумерки от жестокого мороза быстро синели. И может быть, оттого сейчас в гостиной, с ее жарко натопленной печью, каждую минуту делалось уютней и милей…
Инна по памяти играла многое из Чайковского, потом Глаша наизусть читала Пушкина. Если раздавалась «Осенняя песнь», то тут же следовали стихи из написанных в болдинскую осень; звучала зимняя мелодия, и Глаша декламировала: