Полагая, что Корнилов вышел из игры и здесь его нет, Керенский был полон самых химерических планов. Кстати, будучи в Вольске, он успел кое о чем столковаться с командованием чехословацкого корпуса.
Ивлев и раньше видел Керенского. Как и прежде, тот был в военной куртке без погон, но в темных очках, скрывавших его маленькие, будто не смотрящие на собеседника и тем не менее зоркие глаза. Дымчатые очки с выпуклыми стеклами совсем меняли выражение его утомленного пергаментного лица.
Невзирая на пережитые передряги, Керенский сейчас выглядел более крепким, чем в пору его наездов в Могилев, в Ставку.
Место своего проживания в Новочеркасске он скрывал решительно от всех, по улицам пешком не ходил, а только ездил в фаэтоне с поднятым верхом, пряча лицо в воротник шинели. Каледин и Алексеев о приезде к ним Керенского умолчали, хотя поначалу не отказали ему в аудиенции.
Узнав, что Корнилов ставится во главе вновь создаваемых формирований и что Борис Савинков тоже здесь, Керенский со свойственной ему красноречивостью пытался убедить Алексеева в необходимости начинать дело под правительственным флагом и обещал сговориться с Савинковым о крепком тройственном союзе, чтобы вместе повести Добровольческую армию, а потом и Россию по тому пути, который наметил Алексеев.
Он искренне сожалел, что своей полной и неожиданной победой над мятежным генералом Корниловым наголову разбил и себя самого и тем самым дал похоронить «февраль». Сейчас он клятвенно заверял, что всеми силами души и сердца будет способствовать восстановлению репутации Корнилова. Ему все еще казалось, что его имя не утратило прежней магической притягательности.
Но одинокий эгоцентрист и прожженный террорист Савинков, любивший Корнилова и стремившийся к внутреннему сближению с ним, всем существом презирал Керенского и не шел ни на какие переговоры. А Корнилов уж никак не мог простить Керенскому того, что он вместо Ленина арестовал его, Корнилова, и заточил весь штаб Верховной ставки в Быховской гимназии.
«Какая же безумная и роковая слепота напала на Керенского! — думал Ивлев. — Если бы он не объявил Корнилова главою реакции и изменником революции, если бы впустил Дикую дивизию Крымова в Петроград, то дезертиры и анархисты не разгулялись бы. Большевизм создать не способен ничего. Если при князе Львове и Керенском великая страна, раскинувшаяся на десятки тысяч квадратных верст, стала страной бездействия и слабоволия власти, то при большевиках она окончательно утонет в анархической стихии. Удивительно, что Корнилов не вздернул на фонарном столбе Керенского. Ведь тот пустил и армию под откос, и всю Россию. Вчера Керенский исчез из Новочеркасска: очевидно, поняв, что во второй раз ему не обмануть ни Савинкова, ни Алексеева, ни Корнилова, ни Каледина…»