* * *
Не знаю, когда мама начала курить. В смысле много курить. Я даже не помню, когда и при каких обстоятельствах узнал о том, что она курит. Мне стыдно в этом признаваться: ведь если сын не заметил, что у матери появилась очень вредная, вонючая привычка, – это значит, что он ее очень редко навещает.
И да, я могу придумать кучу оправданий своих не-приездов: рождение сына, ипотека, вечные поиски работы и подработки.
Она курила много, очень много – по две пачки в день минимум. У нее и так была аллергия на пыльцу, теперь же к ней добавился хронический бронхит. И аллергия обострилась, особенно болезненно она протекала летом, когда цвела амброзия.
Ей прописали хорошее вроде бы антигистаминное, только одна проблема: список побочных эффектов у него длиннее, чем список пассажиров «Титаника». После приема лекарства она становилась сонной, вялой и словно пьяной и в целом выглядела очень плохо; ее голос менялся, он говорила медленно, заикалась и жутко злилась на себя и на окружающих, когда не могла вспомнить какое-нибудь слово. Пугали ее не столько побочные эффекты, сколько чувство беспомощности, возникавшее всякий раз, когда она принимала очередную дозу; она даже просила врача подобрать другое лекарство, послабее, полегче. Он выписывал новый рецепт, но слабое лекарство не действовало – кашель и трудности с дыханием возвращались. Помогал только старый препарат.
Весной, когда все вокруг начинало цвести, я приезжал к ней на две недели и потом еще каждые выходные до конца июня; потом «сдавал свой пост» Егору. Ей это не нравилось, она ворчала:
– Не надо меня пасти, я взрослый человек, сама о себе позабочусь. – Язык у нее заплетался, она хваталась за голову, била себя ладонью по лбу. – Чертово лекарство.
– Я не стерегу тебя, – говорил я. – Просто приехал провести с тобой время.
– Ну да, конечно. На самом деле ты здесь потому, что чувствуешь себя виноватым. Тебе стыдно, ты бросил свою мать хрен знает где и несколько лет не вспоминал о ней.
Я знал, что все это ворчание – результат действия препарата, и все равно с трудом сдерживался: хотелось собрать вещи, послать ее и хлопнуть дверью.
Она была невыносима. И если раньше даже в самые сложные периоды она всегда находила в себе силы собраться и идти дальше, то теперь в ней словно что-то надломилось.
Ее бросало из крайности в крайность: то ворчит, то рыдает.
– Это лекарство меня убивает. Я не хочу его пить, мне противно просыпаться, я как под водой весь день, не могу думать. – И пряталась под одеяло, рыдала там, просила оставить ее в покое.