– Но так в этом ведь и вся прелесть: тебе не обязательно держаться за настоящее жизнеописание. То, что ты уже написала, выглядит довольно бодро, а концовку ты можешь просто придумать.
Минуту она молчала, словно обдумывала мои слова.
– Оставь меня в покое. Ты же знаешь, я проклята. Я никогда ничего не довожу до конца.
– Неправда.
– Правда. Я проклята. Я только завязки умею придумывать. – Она бормотала из-под одеяла, я слышал, как она тихо плачет. – Дерьмо все это. Полное дерьмо. Я ненавижу писать.
– Неправда. Когда-то ты написала целую книгу сказок. И ее даже издали.
– Ту книгу тоже не я написала. Половину рассказов за меня закончил ты. Потому что я никогда ничего не довожу до конца. И я не умею придумывать концовки.
– И что? Разве это проблема? Вот художник Шишкин не умел рисовать животных. И он просил всегда своих друзей-художников помочь ему в этом, они рисовали на его картинах медведей или лошадей. Скажи, разве Шишкин стал от этого менее талантливым? Он умел рисовать лес, и делал это прекрасно. И ты тоже умеешь придумывать причудливые, странные, сказочные сюжеты. Не думаю, что стоит так убиваться из-за того, что у тебя проблемы с концовками. Да ты почитай наших классиков – у них у всех проблемы с концовками. Это вообще одна из главных бед русских – мы ничего не способны довести до логического завершения: ни романы, ни реформы, ни дороги.
Минуту мама неподвижно лежала под одеялом, потом выглянула, вздохнула.
– Ты ведь придумал все это, про Шишкина. Чтобы меня успокоить.
Я открыл ноутбук и показал ей статью об Иване Шишкине в Википедии. История о том, что великий художник-пейзажист, оказывается, не умел рисовать животных и попросил своего друга, Павла Савицкого, дорисовать медведей на картине «Утро в сосновом лесу», произвела на маму огромное впечатление. Не знаю, стало ли это открытие отправной точкой ее пути к выздоровлению (в конце концов, было бы глупо утверждать, что статья из Википедии вылечила ее от зависимости), но уже следующее утро мама начала с того, что почистила зубы и помыла голову.
А потом взяла меня за руку и сказала:
– Обещай мне. Обещай, что будешь моим Павлом Савицким.
* * *
Утром зазвонил телефон. Я услышал голос Грека в телефонной трубке и на несколько секунд потерял дар речи.
– Ты еще там? Нас что, разъединили? – спросил он и рассмеялся – он знал, что не разъединили.
– Нет, нет, я здесь.
– Кто это? – спросила Оля. Она сидела справа от меня, а рядом с ней – шестилетний Лева доедал омлет с помидорами.
Я прикрыл трубку ладонью и шепотом произнес: «Грек». Оля вскинула брови.