– У тебя нет зажигалки. Ты не куришь.
Она снова замерла, смотрела на меня, пыталась понять – блефую ли. Я поднял брусок взрывчатки и швырнул в заросли. Потом еще один. И еще.
– Стой! – Она выдохнула, села на землю. – Я расскажу.
Она тихо выругалась, воздух вокруг нее словно вибрировал, я чувствовал, как она дрожит. Еще пару секунд она молчала.
– Я не закончила историю. У тебя диктофон с собой?
– Я запомню. Говори.
* * *
– Саша. В последний раз я видела ее там, у выхода из аэропорта, ее заталкивали в черный мерседес.
Пауза.
– И?
– Она мертва.
– Откуда ты знаешь? Есть ведь и другая теория. Что это была инсценировка.
– Нет, я не верю. Она не могла бросить меня. Не могла. В официальном отчете в графе «причина смерти» стоит «самоубийство». Повесилась в камере предварительного заключения. Это чушь, «товарищи майоры» просто заметали следы, я это знаю, но не могу ничего доказать – тело родственникам так и не выдали, а заключение судмедэксперта «потерялось». Месяц назад хакеры-анонимы выложили в сеть содержимое взломанных почтовых ящиков нескольких больших начальников. В переписке упоминалась и Саша. Точнее – Графт. И заключение судмедэксперта, которое приказали уничтожить. Знаешь, что там было – в заключении? – Голос ее дрожал, она шмыгала носом, но не плакала. – Ожоги от сигарет на лице, два вырванных ногтя на левой руке и сломанный средний палец – на правой. Они тушили об нее сигареты, Петро.
Повисла тишина – болезненная, невыносимая.
– И что теперь? Кого ты собралась взрывать?
– Стену. Мы давно хотели провернуть такую штуку – символический жест. Взрыв Стены, понимаешь? Саше нравилась эта идея. Я хочу закончить ее дело.
– Так это все – просто очередной перформанс? Ради искусства?
– Возможно. Не знаю. Просто довожу до конца то, что она не смогла. Как ты – с маминым романом.
Она не шутила. И мне стало не по себе.
– Ты хоть сама себя слышишь?
Снова тишина.
– Я не могу, – сказала Марина. – Я не могу, понимаешь? Я должна что-то сделать. Я больше не могу молчать. Я уже промолчала один раз, тогда, давным-давно, в детстве, когда измывались надо мной. И до сих пор жалею об этом. Я не могу молчать. Больше не могу. Они не понимают слов. У них другой язык. Вот он, – она достала из рюкзака брусок взрывчатки, – их алфавит.
И снова замолчала, надолго. Как будто надеялась, что я начну ее отговаривать, найду слова – но я не знал, что сказать, я лишь чувствовал, интуитивно знал, что она ошибается.
– Ты совершаешь ошибку, – пробормотал я.
Она хлопнула меня по плечу, и я почувствовал укол.
– Через минуту ты вырубишься. Не бойся, это не опасно. Прости, что так по-дурацки все. Когда ты проснешься, все уже закончится.