Миновал понедельник, за ним вторник. На строительстве имперского тракта приостановились сперва грабарские работы, потом и все остальные. Администрация встревожилась, в село прибыли жандармы, а в среду к сельской гмине, где помещалась контора строительства, подкатил блестящий фаэтон,>- запряженный вороными жеребцами. Из фаэтона вышел уездный староста Енджевский, уже поседевший, но еще крепко сбитый человек.
Грабари, собравшиеся здесь по приказанию войта, примолкли, уставившись в пана старосту, с любопытством разглядывая его, весьма представительного, в черной пелерине и высоком цилиндре. К нему подскочил войт и, почтительно поздоровавшись, не доходя двух шагов, остановился перед ним. Староста обратился к нему, чтобы слышали все, с вопросом: сознает ли он, что строительство имперского тракта — важнейшее государственное дело и что всякого, кто осмелится препятствовать воле императора, ожидает суровая кара?..
Не успел староста кончить свою речь, как из толпы выдвинулся Андрей. Глаза их встретились. Енджевский, очевидно, узнал его, — на тонких губах под пепельными усами шевельнулась колючая, пански пренебрежительная усмешка.
— А вы зачем здесь? Что-то хотели бы сказать мне? Может, про гминную печать вспомнили?
Войт поспешил объяснить, что Андрей Юркович уполномочен грабарями представлять их интересы, именно с ним и надо пану старосте вести переговоры о грабарских делах.
Староста прикусил кончик уса, выхоленное лицо его посерело, брови сердито хмурились.
— Теперь я, сударь, уразумел. Вы, хозяин, взяли на себя миссию подстрекать этих темных мужиков, так?
Андрей с достоинством ответил:
— Мы, пан, не бунтуем, лишь требуем своего.
— Нет, вы бунтуете, против самого императора бунтуете! — топнул ногой староста.
— Ежели это бунт, пан староста, то мы бунтуем не против императора, а против вашего грабительства. Чтобы вы на нашем поту не строили себе новых каменных домов да чтобы вы, пан Енджевский, не богатели на мужицкой крови. Так я, люди, говорю?
— Правильно, правильно! — загудела толпа. — Довольно грабить нас!
Замахнувшись, староста крикнул:
— Как ты смеешь?! За твою измену императору ты, гайдамак…
Он не докончил, подался назад, испуганный внезапным прыжком мужика… Нет, Андрей не был пьян, он тогда еще не знался с чаркой, просто, подстегнутый оскорблением, он опьянел от гнева, схватил старосту за горло и отбросил от себя так, что тот, падая, ударился о фаэтон…
Через десять лет после этого события Андрей вернулся из тюрьмы. Имперский тракт был давно готов: над Саном висел новый деревянный мост на здоровенных быках, к нему, по высокой земляной дамбе, катился гладенький, утрамбованный мелким камнем большак с белыми столбиками километров, цементными мостиками и ровными канавами, по которым текла холодная горная вода. «Обошлось дело без тебя, Андрей», — подумал с горечью. Не дошел он тогда до своего двора, вздумал с досады завернуть в корчму, чтобы впервые за много лет выпить хоть полкварты. А выпил кварту. И еще поставил соседям, что слетелись к Нафтуле, как только прослышали про Андреево возвращение.