Забилось сердце, когда на дороге, против часовенки, Петро увидел издали две знакомые фигурки — Стефании и Ванды. Он совсем забыл, что как раз в это время, между вторым и третьим фабричным гудком, обычно проходят здесь гимназистки со связками учебников в руках. Выходит, зря он беспокоился. Его любимая жива и здорова! Ничего не случилось с нею — не дала под ее маленькими ножками трещину льдина, не провалилась она в полынью… Что же тогда, что помешало ей ответить хотя бы на одно письмо? А может, и в самом деле повстречался на ее пути кто-то сумевший увлечь ее?
Раздумывать было некогда, панночки приближались, — еще каких-нибудь десять шагов — и Ванда первая поприветствует его и обязательно в свойственной ей манере — веселой шуткой. Так оно и было. Ванда еще издалека заулыбалась, а подойдя ближе, воскликнула:
— О, пан профессор, каким ветром? Я до сих пор не верила в чудеса, а теперь готова поверить. Нам и не снилось такое счастье — лицезреть вас в Ольховцах, да еще в такую раннюю пору. — Подала Петру руку в белой вязаной перчатке, блеснула радостно глазами. — Можете быть довольны, пан профессор, наша общая знакомая, — Ванда кивнула в сторону сестры, — начала читать в оригинале «Воскресение» Толстого. Это ваша первая серьезная победа над сердцем человека, до сих пор увлекавшегося немецкими романами и не признававшего русской литературы.
— А вы, панна Ванда, что читаете? — спросил как бы без всякой задней мысли Петро.
— Я? Штудирую Жан-Жака Руссо! — ответила с деланным пафосом Ванда. — Это тоже одна из ваших побед. — Она старалась не показывать, как обрадовала ее эта нежданная встреча, но пылающие от волнения щеки выдавали ее. — Вы же наш признанный просветитель, уважаемый профессор, лемковский Качковский[9]. Что прикажете, то и будем читать. — Третий фабричный гудок из-за Сана напомнил Ванде, что пора кончать болтовню. — Ну, до свидания. Просим ближе к вечеру пожаловать к нам. Будем очень, очень рады. — И закончила без улыбки, почти с мольбой: — Обещаете, пан Петро?
Петру хотелось бы услышать нечто подобное из уст Стефании, но что поделаешь, когда старшая сестра, стоя рядом и равнодушно слушая их разговор, забавлялась тем, что чертила длинным прутиком какие-то фигурки на пушистом снегу.
— Обещаю, панна Ванда, — сказал он, лишь бы что-нибудь ответить.
У Юрковичей Петру обрадовались. По обычаю, дети кинулись к дядиной руке. В хате стало весело и шумно. Поделив между детьми пирожные и конфеты, Петро подхватил Зосю на руки, подставил спину Иосифу, стараясь хоть возней с детьми развеять свое горе.