Украденные горы (Бедзик) - страница 40

— Здравствуйте! — почтительно приветствовали учителя дети по дороге в школу.

— Доброе утро, — отвечал Юркович своим воспитанникам.

К нему выбегали с дворов, из боковых закоулков, ждали те, что шли впереди, догоняли запоздавшие, и к школьному крыльцу учитель подходил в окружении большой толпы ребятишек, обвешанных холстинными сумками. Он уже занес ногу через порог, когда перед ним возник почтальон и протянул ему письмо, должно быть, из вчерашней, поздно привезенной почты.

Петро задержался, приятно пораженный столь ранним подарком. Тотчас мелькнула мысль: «От нее! Дала-таки о себе знать. Спохватилась, что была не права».

И гнев, и тяжкая обида — все забылось. Стефания снова встала перед ним, какою запомнилась с первой встречи над Саном. Сан и Стефания, хоть не было между ними ничего общего, слились в воображении Петра в один поэтичный образ. Шумливый Сан серебристым вьюном петляет меж крутых берегов, подмывает их, и глыбы земли вместе с пихтами падают в его пенистую быстрину. Стефания же, хрупкая, молчаливая, тихая, казалось, не в состоянии была даже букашку обидеть. А что ее нежная ручка написала тогда очень недоброе письмо, в том виноват Кручинский. Черный иезуитский ворон, отвратный в своей звериной ненависти ко всему русскому, водил ее рукой…

Это письмо будет другим. Петро поднес его к глазам, прежде чем распечатать, прочитал адрес. Хотя нет, это не Стефания писала! Заостренные, неровные, небрежные или наспех набросанные буквы, у Стефании же почерк ровный, буквы крупные, округлые…

Разорвал конверт, развернул небольшой, вырванный из тетради лист бумаги. Шаль было расстаться с иллюзией, не оправдалась его последняя надежда: письмо писала чья-то чужая рука…


«Привет, Петро! — пробежал он глазами. — Эгей, пан профессор. Догадываешься, кто тебе пишет? (Волю мой, это ж он, Михайло Щерба, забытый, но незабываемый друг семинарский!) Почти шесть лет прошло с того дня, как отец катехита[11] произрек над моей головой свое апостольское «благословение». Попав невзначай в Санок, узнал, что ты учительствуешь в Синяве. Это хорошо. Любопытно только, каким истинам учишь своих школьников? К какому берегу в конце концов пристал? Сожалею, что наша дружба так скоропостижно оборвалась. Немного о себе: много, ох как много пришлось увидеть и пережить. И горя и радости. Утешаюсь тем, что горе не придавило меня, что хребет мой лемковский крепок, трудненько переломить его. Смотрю вперед, цель нашего парода вижу ясно. А ты, Петруня? Какие зерна сеешь в детские души? Льщу себя надеждой, что не отравленные, наподобие тех, какие пытались затолкать в наши души «духовные отцы» из семинарии. Встретимся когда-нибудь — побеседуем. А может, я к тебе в Синяву соберусь. Сейчас же должен спешить.