— Коммунист я или не коммунист?
Нина Павловна прижала к глазам платочек.
— О чужих ты думаешь, а о твоих детях кто позаботится?
…Тогда, осенью, приняв училище, он целых три недели, по сути, ничего не предпринимал. Все шло как и было заведено до него: воспитатели делали свое дело, мастера — свое, учителя проводили занятия в школе. А он еще раз обошел свое новое «хозяйство» в одиночку, несколько дней просидел за ведомостями, по вечерам засиживался за папками с «делами» воспитанниц. В конце третьей недели вновь пригласил к себе свою помощницу по хозяйственной части. Зинаида Григорьевна явилась явно взволнованная, на тонкой коже лица полыхал румянец, она не знала, куда девать руки в кружевных рукавах с дорогими запонками. Показал ей пухлую стопку ведомостей.
— Как же так, Зинаида Григорьевна? Средства на училище отпускаются все же немалые, а… простыни у девочек в заплатах, краска везде пооблезла…
— Такая уж теперь олифа, — заторопилась зам. Войдя, она приняла его приглашение присесть и почтительно опустилась на кончик стула, но тут же вскочила. — Недавно красили, все могут подтвердить.
— Ну, хорошо, а питание? Да вы садитесь, разговор пред стоит долгий… Каждый день перловка, пшено. На дворе осень, а у нас ни одного овощного блюда.
Тут заместительница, кажется, обиделась: черты нежного лица отвердели.
— У нас же не санаторий, простите, а…
— …И все же детское учреждение. Судя по документам, положено и масло сливочное, и сахар, и мясо. А каша, я сам пробовал, подается совсем постная.
Лицо собеседницы окончательно окаменело. Она так низко опустила ресницы, что глаза казались закрытыми. «Кто у нее муж? — спросил он сам себя. — Красивая… Красивая и Хищница. Оттого и холеная такая».
— О том, что того нет, другого не хватает, я знаю, Зинаида Григорьевна. И все же работу придется перестраивать. Да, у нас не санаторий, и все же дети. Вот от этой печки нам с вами и надо танцевать.
— Я вас поняла, Алексей Иванович, — уже откровенно ледяным тоном отозвалась заместительница, но не поднялась, спросила сначала:
— У вас все? Я могу уйти?
После обеда она принесла ему заявление, в котором просила освободить ее от занимаемой должности по собственному желанию. Отправился с этой бумажкой в учительскую. Там была одна завуч. Вытянув худые длинные ноги под стол, Маргарита колдовала над расписанием. Сел в стороне, положив сначала заявление перед учительницей. Маргарита хмыкнула:
— Наконец-то догадалась! Ну, теперь-то ей можно уйти!.. Что я имею в виду? Вы сами заметили — что. Почему же мы позволили ей набить мошну? Зинаида не такая уж простушка, какой представилась вам…