Этот спектакль, оперу Мусоргского «Хованщина», он прослушал потом заново. В тот, первый раз, многое ускользнуло от внимания. Слишком уж далек был ему мир музыки, музыкальных образов, в котором жила и работала Дина. Постигал его не без труда, но со все нараставшей радостью. Если что и удручало, то лишь только то, что он так поздно открыл для себя еще и эту сторону жизни — оперное искусство. Теперь наслаждался, отдыхал. И неожиданно для себя обнаружил вдруг, что ему не безразличны переживания Дининых героинь — кроткой Лизы, неистовой Марфы, страстной Далилы.
Когда Дина пела, голос у нее звучал значительно ниже, теплый, выразительный. Он не мог судить о ее пении, о ее игре, не решился бы во всяком случае, понял только одно: Дима покоряет публику своей искренностью, все в ней естественно, просто. Слушал ее, глядел на нее и думал: такая она и в жизни — искренняя, цельная.
Мысль о том, что он приходит в театр тайком, стараясь не попасть на глаза никому из знакомых, не задевала.
В учительской он сказал, что надо бы сводить девочек в оперу:
— Там новая певица появилась. Говорят, на нее специально ходят.
Королева поддержала:
— Это правда. Я тоже хочу прослушать все спектакли с ее участием.
Как знать, может быть, именно эти вечера в оперном театре, встречи с Диной, о которых она, конечно, и не догадывается, помогли справиться с собой, со своими сомнениями, с теми напастями, что свалились в последние месяцы на его голову?
И вот теперь он едет к Дине. Как она его встретит? И примет ли?
Все было, как и рассказывала Дина: потемневший от времени бревенчатый дом в глубине усадьбы, сосняк. От крыльца начинается застекленная, с частым переплетом веранда. На стук щеколды на крыльцо вышла сухонькая старушка с темным крестьянским лицом под низко повязанным белым платочком, Расспрашивать ни о чем не стала, сказала только:
— Занимается Динушка. Проходите.
Лишь войдя в комнату, он понял, что дом стоит на пригорке. Два окна на юг, два на юго-восток и из них вид на город вдали и голубеющие сопки за ним, а вся комната залита солнцем.
Дина сидела за инструментом. Возле пианино, прямо надомотканой полосатой дорожке груды книг. Книги и на столе и на черных венских стульях.
Она, разумеется, не ожидала. Поднялась со стула, наспех заколотые волосы распушились, в фиалковой глубине глаз напряжение.
Объяснил глухо:
— Я виноват, Дина. Я пришел… ну, вы сами понимаете, рано или поздно… Одним словом, я не мог не прийти.
Ей, видимо, помогли те несколько секунд, пока он трудно выговаривал свои слова, кивнула, голос прозвучал спокойно: