— Ну, что же, я очень рада… вас видеть. Располагайтесь, пожалуйста, я сейчас вернусь.
Она торопливо вышла из комнаты.
Огляделся еще раз, прошел к одному из окон. Низкие подоконники можно перешагнуть, от стекол тянет зимней свежестью, за ними, совсем близко, топорщатся из-под снега прутья смородины, а между кустами, на нетронутом снежном насте, крестики птичьих следов, еще дальше — серый занозистый забор. Как в деревне. И этот простор, и облака, и голубеющая даль! В такой обстановке хорошо побыть одному, хорошо думается…
Пианино модерн, а вот этажерке лет с сотню, если нс больше. Книги же все о композиторах, музыкантах, художниках. Монографии, учебники, ноты… Подумал: то, что публика видит и слышит из зала, лишь малая часть того труда, который вкладывает в свою работу артист.
— Да, это так, — согласилась Дина. Она сняла свою теплую кофту и была теперь в платье из мягкой толстой ткани темно-зеленого цвета. По воротнику и рукавам платье прострочено золотистой ниткой. В руках белая скатерть. Дина принялась убирать книги со стола. — Будем пить чай и разговаривать.
Минуту спустя перед ним стояла чашка чая, приправленная душистым топленым молоком с пенками, пшеничный домашний калач на тарелке. Вообще, еда в этом доме была больше домашнего приготовления: шаньги с творогом, соленые огурчики в глиняной миске, к холодному мясу тертый хрен.
Дина пояснила:
— Спиртного, извините, не держим. Женщины…
И опять он говорил, говорил, как тогда в поезде у окна. Он понял: в этом доме можно быть самим собой, и это никому не покажется ни смешным, ни старомодным. Более того, здесь можно сказать что думаешь, и никто не использует твои слова против тебя же. Ему только теперь стало ясно: оказывается, он все-таки многого не предусмотрел, когда вот так круто повернул свою судьбу. Ему казалось, он все обдумал, а в действительности… Ну, во-первых, сама работа в ПТУ. Специфика… Мнение окружающих. Он обнаружил вдруг, что многие из тех, кого он считал своими друзьями, перестали его понимать. Реакция домашних… Как ни отмахивайся, а никуда от этого не уйти. Он не жалеет, нет, но…
Дина слушала терпеливо, иногда кивала, соглашаясь, а глаза, он все приглядывался, были грустные. Прервал себя на полуслове:
— Я все о себе да о себе. А как тут вы?.. Далековато же вы забрались! Самая окраина, больше там уже нет улиц? Как же вы по ночам-то с работы?
Дина улыбнулась невесело.
— Это, пожалуй, действительно самое трудное. Чаще всего заказываю такси. Пешком страшновато. Разве когда с попутчиками.
— А они бывают, попутчики? — вопрос вырвался у него с такой поспешностью, что Дина рассмеялась.