— В том-то и дело, что нет… Ну, хорошо, значит, вам было все это время не до меня, так я вас поняла? А теперь? Что же произошло теперь?
И тут вошла старуха, ее тетка.
— Динушка, а про местком ты забыла?
Он курил на крыльце, пока она одевалась. Шуба у нее была черная, а шапочка белая, из норки. И сапоги белые, и шарфик, и перчатки. Она сбежала со ступенек и смахнула веником-голиком снег со скамейки под сосной у калитки.
— Посидим еще минуточку тут?
Прямо перед ними, за оградой из тесовых плах, застыли под тяжелым снежным убором сосны. Подумал, что давно не видел таких сосен, такие были в его детстве. Нежное, еще только слегка пригревающее солнце окрасило их теплым розовым светом.
— А мне и в голову бы не пришло, что вы можете заниматься еще и такими делами. В месткоме.
— Я, признаться, не люблю, да что поделаешь?! Надо. И, знаете, как ни странно, иногда и это помогает. Обыденное, житейское. Ищешь, ищешь порой, горы литературы перероешь — пустота и только! А человек слово уронит, и так оно в тебе отзовется!..
Дина не договорила, обдумывая что-то свое, и тут он признался:
— Я был… слушал вас. Во всех спектаклях.
— Она резко обернулась, в глазах появилось что-то страдальческое.
— Вы?.. Слушали? Почему вы не показались мне?
— А вам не приходило в голову, что цветы — это я?
Покачала головой, в глазах все еще была растерянность.
— Нет, не приходило. Видите, какая я самонадеянная? Я думала, это кто-нибудь из публики. Но почему же тогда, почему вы ни разу даже не позвонили? Всю зиму. Не подумали обо мне?
Ответил, что как раз и думал о ней. О том, как придет в театр, увидит и услышит ее. Ему было достаточно, во всяком случае тогда, знать, что она живет в одном городе с ним, думает, судя по ее работе, о том же, что волнует и его.
Дина завернула рукав шубы, бросила взгляд на часы и поднялась. Прошли в калитку, постояли еще возле нее. Здесь не было асфальта, каждый домохозяин разметал дорожку к своей усадьбе, и между проезжей частью улицы и тротуаром горбились слежавшиеся сугробы. И хотя было довольно свежо, пахло сырым снегом, мокрыми деревьями. Весной. Отметил это про себя машинально, а сердце вдруг зачастило, как в юности. Спросил себя: и чего он в последнее время все хнычет? Ведь жив-здоров, а жизнь — вон она, вся перед ним! Черпай полными ладонями, пей вволю. А что тяжело, так кому легко-то? Сам же не захотел этой легкости!
— Тихо как тут у вас… Сосны!
Кажется, Дина уловила его настроение, направилась по тропинке через сугроб, кивнула, соглашаясь:
— Тихо. По-моему, человеку так и надо: быть поближе к природе. А артисту так просто обязательно… Во всяком случае, я очень обязана этому дому, саду, соснам. Даже огород, — она оживилась, рассказывая: