— Я со своими-то никак не могу выбраться. У меня и дочь, и муж хорошо ходят на лыжах. Да и снегу-то еще нет.
Ромашов долго молчал. Папиросу он бросил, и теперь его профиль лишь смутно белел в негустом городском сумраке.
— Мы с вами, Ирина Петровна, будто два иностранца, на разных языках говорим… Я вам одно, вы мне — другое. Я утверждаю, вижу: вам надо отдохнуть. Тогда и работа спорится лучше.
«Намекает, что у меня не получается?» — спросила себя Нина Петровна. — Сказал бы прямо…
Без разговора они одолели расстояние от Дома культуры до квартиры Ирины Петровны немногим более чем за двадцать минут. Ромашов тут же распрощался. Кажется, он обиделся. За что?
Возвращаться домой в последнее время стало трудно. Обычно муж и дочь принимались расспрашивать, как да что. А что она могла сказать им теперь?
Ирина Петровна посмотрела вслед Ромашову. Его спина уже едва угадывалась в сумраке… Постояла и, вместо того, чтобы войти в подъезд, снова побрела от дома. На углу соседнего здания будка телефона-автомата. Вообще-то поздно уже. Только вряд ли Август Робертович уже спит.
Старик подошел к телефону сам. Терпеливо выслушал ее не очень связную исповедь. Кашлянул:
— Ну, это вы зря. Ну, хорошо, допустим, вы не годитесь для этой роли. А кто из наших подходит больше? Ага, молчите… Вы измучились? Вот и хорошо, великолепно, что измучились. А вы думали, без муки что получится?.. Вы из дому? Что, из телефона-автомата? Идите-ка вы спать, дома вас уже, наверное, потеряли.
Хорошо, что он не назвал ее дорогой. Если главреж начинает говорить с исполнителем роли очень уж ласково, считай: все пропало! Старик сказал: «Хорошо, что мучаетесь…»
Свет в комнате у дочери уже не горел, хотя на этот раз Ирина Петровна вернулась домой раньше, чем всегда.
В кухне на столе листок из школьной тетради. Размашистым почерком дочери написано: «Па! Вернусь не раньше девяти. Ушла на каток».
Написала отцу, привыкла, что ее, матери, по вечерам никогда не бывает дома. А отца тоже нет. Ушел за продуктами в магазин? Или по своим рационализаторским делам?
А она-то рвалась домой!
Она всегда рассказывала обо всех своих осложнениях мужу. Торопилась это сделать. Даже плакала иногда, не стесняясь перед ним своей бабьей слабости. Успокаивало уже одно умение Ивана Николаевича выслушать терпеливо. Она завидовала этой его сдержанности, рассудительности. Ивана же Николаевича этому научила жизнь. Вырос без отца, погибшего на фронте. Вскоре после войны умерла и мать. Пришлось пробиваться в жизни одному, без помощи и поддержки. Наверное, поэтому он кажется ей иногда намного старше, хотя в действительности разница у них в летах невелика.