…Иван Николаевич предполагал, что жену может огорчить затеянный им разговор, и все же не ожидал такого.
В этот вечер Ирина Петровна задержалась особенно долго и поэтому к дочери заглядывать не стала, сразу прошла в ванную. Возможно, Ирина рассчитывала, что, пока она моется, он уйдет спать? Дождался ее, спросил:
— Что будешь есть? Суп уже остыл. Есть салат. Может, сосиски отварить?
— Я сама, — заторопилась Ирина Петровна. — Господи, опять проканителились до двенадцати! Чуть не каждый вечер…
Ивану Николаевичу стало немного не по себе от этого покаянного тона жены, но решил воспользоваться ее словами:
— Да, длинновато у вас получается. Ты знаешь, по-моему, Катюшка заскучала… Тебя все не бывает, а я, как ни говори, мужик…
Ирина Петровна поставила на стол белую эмалированную кастрюльку, в которой собралась отваривать сосиски, метнула на мужа быстрый взгляд.
— Это уж твоя работа! Когда ей скучать? И самой почти не бывает дома. То в школе, то на каток… Будто я не знаю. И не маленькая она уже, в конце концов.
В голосе жены прозвучало явное ожесточение. Это и удивило Ивана Николаевича. Продолжал уже другим тоном, потверже:
— В том-то и дело, что не маленькая. Переходный возраст. Наверное, помнишь, как у самой было? Ну вот, надо бы поближе к девчонке. Может, подсказать где что…
— Ну, положим, со мной никто не нянчился, — уже холодно перебила Ирина Петровна. — И вообще, напрасно ты так ее настраиваешь.
Теперь Иван Николаевич удивился еще больше. Он ведь не знал о том разговоре, что произошел как-то вечером между женой и дочерью.
— Я настраиваю? Ты так считаешь? Неужели я настолько глуп, бессердечен? Играть на нервах у ребенка…
— Да, да, настраиваешь! — уже всхлипнула Ирина Петровна. — Прикрываешь девчонкой свою ревность.
Чувство своей неправоты, страх, что она не справится с ролью — все это настолько издергало Ирину Петровну, что она разрыдалась. Захлестнула обида на мужа, на его непонимание. Неужели он не видит, как ей трудно в последнее время? Мог бы подождать, потерпеть…
Иван Николаевич умолк, удрученный, постоял, глядя на вздрагивающие плечи жены. Обнять бы их, прижать к себе? Не позволил себе этого, прошел в ванную, а потом — сразу в комнату и принялся стелить постель. Утром в семь нужно быть уже в цехе, надо постараться заснуть.
А Ирина пусть поплачет, посидит подумает. Он все-таки правильно поступил, что напомнил ей о дочери. Пора. Может быть, он даже уже и поздновато это сделал? Все боялся: Ирина подумает, что он ревнует. Она и в самом деле… Сама еще как ребенок.
…Выплакавшись, Ирина Петровна принялась варить сосиски. С обеда у нее маковой росинки во рту не было и теперь сосало под ложечкой. Не то потому, что она поплакала, не то оттого, что очень уж задели слова мужа, но она вдруг успокоилась.