А к концу месяца далеко на западе послышался треск первых предательских выстрелов. В Москву прилетели такие же короткие и сухие, как эти выстрелы, сообщения. Поначалу им не придали большого значения, но они вскоре заставили содрогнуться не одно человеческое сердце.
Однажды, проходя по Садовому кольцу, Сергей увидел медленно движущуюся, сурово-молчаливую траурную процессию. Впереди ее слегка покачивался на пушечном лафете багровый гроб, окантованный блестяще-черными полосами. За гробом шли большей частью слушатели военных академий, но к ним все присоединялись и присоединялись прохожие москвичи. Хоронили полковника-танкиста. Тело его было доставлено из того же города, на улицах которого одиннадцать лет назад погиб в день своего рождения двадцатипятилетний автоматчик наступающей Советской Армии Василий Воротынцев.
Узнав о месте гибели полковника, Сергей судорожно вздрогнул и испуганно отшатнулся от пожилого рабочего, ответившего на его вопрос. Ему сразу же вспомнилось, как каждое лето, когда он приезжает домой на летние каникулы, мать достает из сундука старинную деревянную шкатулку, бережно раскрывает ее и заставляет его перечитывать бледнеющие, цвета выцветшей крови, фронтовые письма Василия. Сергей тоже пристроился к провожающим, и ему мгновенно передалась та клятвенная торжественность, которая господствовала над колонной, гипнотизировала и увлекала за собой даже тех, кто торопился куда-то по своим делам и пытался пройти мимо, кто собирался лишь мысленно поклониться плывущему по улице багровому гробу. Собранный и подтянутый, уставившись невидящими глазами куда-то поверх обнаженных опущенных голов впереди идущих таких же, как и он, пристроившихся штатских, Сергей впервые за два месяца, прошедших после выхода своего сборника, вдруг почувствовал тематическую узость и приглушенность последнего. Нестерпимый стыд, готовый в любую минуту перерасти в ожесточенное самоистязание, начал подтачивать и без того растревоженное сердце. Захваченный собственными переживаниями, Сергей не слышал простуженных надгробных речей, не слышал рыданий убитой горем седой женщины, рвущейся к свежевырытой темно-бурой яме. И только прощальные карабинные залпы выстроившегося на кладбище отделения солдат неожиданно вывели его из полуторачасового духовного оцепенения. Выйдя на улицу, он отыскал в небольшом скверике свободную скамейку и просидел на ней все оставшееся время угасающего дня до первых вспыхнувших в городе фонарей.
Дома Сергея ждала ошеломляющая телеграмма из Копповки: его друг Миша Держак при выполнении своего воинского и интернационального долга убит в Будапеште. По радио сообщили, что прошлой ночью израильские войска перешли египетскую границу и продвигаются к Суэцкому каналу.