Теперь о твоем письме. «Студента прохладной жизни» ты просто-напросто выдумал. Ежели бы я тебя не знал, то сказал бы: с жиру бесится человек. Тут, наверно, Москва с черного хода на тебя повлияла. Подумаешь, какие страсти — не попал в точку статьей! После же написал несколько хороших, значит дело с концом. Опять же и насчет правды многое в письме я не совсем понимаю. Как там вы, писатели, смотрите на нее, я не знаю, но, по-моему, правду легче писать, чем неправду. А тем более холостому: семейные люди те осторожны, начинают, думая о детях, многого в жизни побаиваться. И как-то не замечают этих своих перемен. На себе испытал. Смотри, тебе виднее, но я тоже серьезно говорю, пусть с хлеборобской простотой.
Ты спрашиваешь, как я сейчас живу. Перемен немало, потому и с ответом на твое письмо задержался, передали мне его на новое место мое с большим опозданием. Взяли меня было в район, но сразу же затосковал по земле, пустил слезу и теперь председательствую в Поляновке. А Войленко, копповского председателя, турнул на свое высокое место. Он любит, мне кажется, ежели ему дают побольше власти. Значит, и работать там будет получше моего. Понемногу привыкаю, оперяюсь после переездов. Недаром ведь говорят: два раза переехал — считай, один раз сгорел. Между прочим, ты тоже можешь стать погорельцем. Для этого нужно всего лишь приехать в мою «Зарю»: мы тебя заарестуем и не отпустим.
Вот и конец моей цыдулке. Еще раз спасибо за подарок. Не забывай, пиши, а то и проведывай. Может, еще потягаемся с ливнем. Как тогда.
Григорий».
Сергей несколько раз перечитал письмо. Опять ожили в памяти прошлогодние утраты и неприятности, записи в собственном блокноте об осени, которая, несмотря на вчерашние отголоски лета, утром уже снова напомнила о своей неотвратимости мутным холодным туманом и пустынной, простуженной тишиной леса за молчаливой Сетунью. Осень обостряла мышление, бередила пережитое. Сергей даже не удивился, когда по дороге к Москве в электричке, он, всегда робеющий прилюдно записывать приходящие в голову мысли, удачные сравнения и рифмы, на этот раз совсем забыл о своей впитанной с молоком матери застенчивости и несколько раз обращался к записной книжке. Подхлестывало и письмо дяди Гриши, прозрачная глубина его, казалось бы, очень простых, как будто уже слышанных не однажды суждений…
* * *
Несколько дней спустя после грозы снова наступили ясные дни, но солнце было уже по-зимнему тусклое, неприветливое. Отовсюду веяло приближающимися холодами. Затем и солнце скрылось, небо стало заволакиваться то свинцовыми, то стальными тучами. Было что-то зловещее в сходстве их цвета с цветом именно этих металлов. Тучи метались, меняли направление своего полета, то скрывались за горизонтом, то вновь возвращались, еще более хмурые и пугающие. По ночам начали приходить колючие, потрескивающие морозы.