Как же теперь он мог не поехать туда, не взглянуть на «залежи», не потеребить в ладонях комок их зернистой, жирной, плодючей земли? В памяти всплывает далекая ночь, отец, засады в морозных буртах, лунная лисица… Там начиналось его детство… На залежах тоже были лисицы. И восторг. Но кончалось детство. Наступала пора зрелости, труда и, кажется, поэзии…
Автомобиль слегка подпрыгнул и, покачиваясь на твердых грудах, пошел тише.
— Кто-то из нерасторопных трактористов, разворачиваясь, прихватил дорогу, — сердито объяснил дядя Гриша. Потом, полуобернувшись, добавил, но уже мягче: — Или, скорее всего, прицепщик зазевался, не выключил плуг, и получилась вылазка на дорогу. С нами, кажется, не случалось такое, правда, ребята? — он уже всем корпусом повернулся к друзьям и заговорщицки подмигнул им.
— Конечно, не случалось! — почти в один голос выпалили те и рассмеялись, припомнив свои такие же «вылазки».
— Тоже мне расхвастались, — с притворным осуждением вставил Войленко. — Вы что же, ставите под вопрос мою память? — Затем, меняя тон и задумчиво вглядываясь в мелькающие, как спицы в бегущем колесе, ровные ряды подсолнечника, он продолжал: — Как меняется время, люди. Взять хотя бы тот же сорок седьмой год. Тогда на прицепку, бывало, и силой не затянешь. На школьниках выезжали. А теперь отбою нет: пошли меня, нет, меня пошли. Потому что сейчас прицепщик и зарабатывает больше и на счету хорошем в колхозе. — Председатель мечтательно вздохнул. — Правда, доживают они, прицепщики, свои последние дни. В том смысле, что профессия их былью порастет. Техника пойдет навесная.
Вдруг он свернул вправо, и под шинами начали похрустывать прошлогодние пересохшие стебли осота и полыни. Необъезженная дорога напоминала широкую межу.
— Ну, вот мы и приехали, — сказал Сергей и приготовился открыть дверцу.
Машина остановилась. Все не спеша вышли. Сергей с минуту постоял, затем, сорвавшись с места, с мальчишеской легкостью побежал по междурядьям высокой цветущей конопли. И сразу же его дыхание перехватило, обожгло терпким, застоявшимся запахом.
— Тю на него! — как-то недоумевающе крикнул Михаил, но тут же неожиданно бросился сам следом за ним.
— Хлопцы, вернитесь! — долетел до Сергея голос дяди Гриши. — Нет его там, стащили в балку.
— Кого? — спросил Войленко.
— Разбитый каток. Рубчатый, каменный. Влез он однажды ночью промеж лемехов. Часа два возились с ним. Воротынцев, кажется, тогда стишок о нем написал. Как-то придя на смену, достал из сумки с харчами исписанные тетрадные листки и читал нам с Михаилом. И все время тыкал пальцем в тот каток.