Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах.
«Она ехала по этой улице, — размышлял он. — Стаи галок на крестах именно этого монастыря. Львы выше. Уцелели ли они? Хорошо как: сто лет, а строки до сих пор овеществленные. Даже совсем в другой жизни. Люди берегут, любят. А я от всего этого убегал… Как будто такое можно забыть! Виктор, Виктор… ты не поймешь этого. Сюда стоило возвращаться Даже для того, чтобы умереть. Жить — тем более».
Он думал о том, как бы съездить еще на месяц в деревню, поближе рассмотреть все перемены, потрогать руками землю, кормящую людей, почву, как он привык называть ее на своем профессиональном языке, чтобы в университетских лекциях хоть в какой-то мере чувствовалось ее живительное дыхание… Неплохо бы побывать в Копповке… Немного страшновато, конечно… Люди наверняка будут коситься на него. Иначе нельзя. Придется смотреть им в глаза. Виновато, но прямо… Трудно доказывать, что ты не жулик. Но придется доказывать. Придется.
Первая лекция вышла туманная, скучная. Его слушали внимательно, но причиной этому было всего лишь обостренное любопытство к новому человеку. «Наверно, — размышлял он, — наслышаны уже о моей блудной биографии. Ко всему — сравнительно молод: проверяют, а я…» И все произошло из-за какого-то мистического наваждения: в самом начале увидел во втором ряду нестерпимо знакомые голубые глаза… Когда и у кого он видел такие?.. Та же еле приметная выискивающая суженность левого глаза, те же то потухающие, то вновь вспыхивающие искорки, просвечивающие своим мерцанием голубизну, делающие ее почти прозрачной… Одни глаза… Одни только глаза, и ничего больше, ни одна примета во всем ее облике не напоминает о том, другом, похожем человеке… Хотя бы она встала, перебила его и что-нибудь сказала, пусть даже насмешливое, неприятное. Может быть, голос помог бы. Но этого не может случиться… А вся долгая, кропотливая подготовка к лекции, кажется, пойдет прахом… Что это — детство или же расшатанные, обнаженные скитаниями по Европе нервы? Сзади кто-то шушукается. Удивлены? Разочарованы? Наверно, он выглядит самым отъявленным дураком. Хорошо еще, что никто не пришел с кафедры… Доверили, называется.
Он отгонял от себя эти мысли, пробовал не смотреть на мерцающие глаза, углубляясь в конспекты, но та непосредственность разговора с аудиторией, о которой он много передумал в последние вечера, так и не приходила…
Только когда задребезжал звонок, он вздохнул с радостным облегчением. Поспешно собрав свои тщательно пронумерованные записки, ни на кого не глядя, вышел из аудитории и направился в деканат. В ответ на вопросительно-приветливый взгляд декана он молча и обессиленно опустился перед ним в мягкое, приятно расслабляющее все тело кресло. Дождавшись той минуты, когда они остались в кабинете только вдвоем, Анатолий слегка приподнялся с кресла и почти шепотом проговорил: