Потом он зашел в университет. Его встретил приветливый, обходительный, но немногословный декан биологического факультета. Пожимая Анатолию руку, он посмотрел на него поверх очков и, как бы извиняясь, сказал:
— Вы меня не знаете, наверно. До революции я был агрономом на Орловщине и не занимался теорией. — И, помолчав, добавил: — А вас я очень даже хорошо знаю.
— Каким образом? — удивился Анатолий.
— С самой положительной стороны. Перед самым вашим приходом со мной минуты три говорил по телефону заместитель председателя Моссовета.
— Не может быть! Он ведь…
— Молодой человек, — перебил его декан, — нам теперь вместе придется жить и трудиться, а потому доложу вам, что я еще никого на свете не обманывал.
— Извините, пожалуйста, — Анатолий слегка отшатнулся от декана.
Тот усмехнулся, обошел вокруг стола и уселся в кресло с потертыми подлокотниками, приглашая жестом Анатолия занять место напротив. Устроившись поудобней в кресле, он снова заговорил:
— Вы не настораживайтесь, Анатолий Святославович. Я, разумеется, шучу, хотя сейчас сказал вам правду… И давайте сразу же приступим к делу. Я отлично понимаю, что вам поначалу придется трудновато без практики. Не правда ли? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Дадим вам почвоведение. Постепенно втянетесь, и тогда постараемся возложить на ваши молодые плечи побольше груза. И должен сказать вам, что это произойдет раньше, чем вы успеете привыкнуть к своим обязанностям.
— Благодарю вас… за все… — Анатолий почувствовал, что краска заливает его лицо. Он смахнул платком проступавшие на лбу горячие капли пота, выпрямился на стуле, как школьник, получивший высшую похвалу любимого учителя. — Я никогда этого не забуду.
Декан беспокойно забарабанил пальцами обеих рук по подлокотникам.
— Ну, зачем же… Мой долг. И все такое… Вдобавок нам ведь просто не хватает преподавательских кадров. Всей стране не хватает… Давайте лучше не будем отклоняться от дела. Дней через двадцать у нас кафедра. Вам тоже необходимо будет прийти. Вы как — уладили уже свой квартирный вопрос?
— Да.
— Тогда скажите мне ваш адресок, чтоб оповестить смогли вас потом.
— К сожалению, я еще не был на своей квартире. Да и адреса точно не знаю. Обещали на днях все уладить. А пока я в гостинице.
— Ну хорошо. Въедете — сообщите.
— Незамедлительно…
Простившись с деканом, Анатолий вышел на улицу и свернул в сторону Тверской. Не спеша прошел вверх до площади Пушкина, постоял минут пять в конце упирающегося в площадь бульвара возле великого поэта, где когда-то, весной 1917 года, назначал свои первые свидания с далекой-далекой хохотуньей Тоней Самойловой из женской гимназии. Она смеялась, даже когда они целовались, объяснялись в любви. Анатолий вглядывался в задумчивого, как и прежде, поэта, и ему почему-то припоминались головокружительные запахи мягких солнечных кудряшек Тони, ее большие синие с туманной поволокой глаза. Как они далеки, те его шестнадцать лет… От этих воспоминаний у него начало учащаться дыхание. Казалось, что вот-вот не только ему, но и проходящим мимо станут слышны удары воспрянувшего сердца. Наконец тронулся с места и пошел дальше по Тверской. Вправо от него блеснули купола монастыря, и сразу же, наверно потому, что сейчас вот стоял у подножия памятника, ему припомнились строки о приезде Татьяны в Москву: