Он жестом отправил ее прочь, у него пересохло во рту. В дверном проеме Анника внезапно повернулась. Она казалась такой маленькой и хрупкой.
– Камера Веннергрена, – сказала она. – Что с ней случилась?
Андерс Шюман увидел блестящие контуры фотоаппарата перед собой, почувствовал его тяжесть в руке.
– Ее изъяли, – ответил он, – но позже вернули.
Анника не сдвинулась с места.
– И где она?
– А что?
– Есть на ней какие-нибудь фотографии?
Шюман снова испытал неприятное чувство, овладевшее им при виде сделанных тайком снимков полового акта, встал торопливо.
– Ты поднимешься первой, – сказал он. – Потом зайди ко мне.
* * *
Анника видела, как Шюман проскользнул внутрь через главный вход пять минут спустя. Она дала ему возможность снять куртку, сесть и открыть газету, прежде чем поднялась со своего места, быстро направилась к его стеклянному закутку, тихо постучала по двери. Он жестом предложил ей войти.
– Мое имя Бенгтзон, – сказала она и прикрыла дверь за собой. – Анника Бенгтзон. Смешать, но не взбалтывать. У тебя здесь камера.
Андерс Шюман смотрел на нее и колебался.
У нее пересохло во рту.
– Закрой дверь, – сказал он, потом наклонился вперед, отпер ящик письменного стола. Достал блестящее устройство, более похожее на плеер, чем на фотоаппарат. Включил его, проверил, работает ли оно, молча передал Аннике.
Дисплей камеры осветился. Анна Снапхане смеялась ей с него, снятая в разгар вечеринки.
– Как листать? – спросила она, и Шюман показал на кнопку.
Анника нажала на нее, перед ней появился Себастьян Фоллин с высунутым языком, она слегка скривилась. Нажала снова, увидела смеющегося Карла Веннергрена в салоне Конюшни до того, как он подвергся нападению вандалов.
– Здесь только фотографии с пьянки? – спросила она, бросив взгляд на шефа редакции.
– Перейди к номерам шестнадцать или семнадцать, – сказал он.
Анника быстро перелистала вперед, услышала собственное тяжелое дыхание, почувствовала покалывание между ног.
Мишель Карлссон и Джон Эссекс занимались сексом на обеденном столе. Блестящие бедра, белые ягодицы. Она таращилась на экран, как зачарованная, несколько секунд, потом перешла к следующей фотографии.
Почувствовала, как у нее зачастил пульс, жар разлился в промежности. Она продолжила листать с полуоткрытым ртом, все более возбуждаясь.
Подняла глаза на Шюмана, устыдившись собственной реакции.
– Боже, – сказала она на театральный манер, – это же безумие какое-то.
– Продолжай, – сказал он, махнув рукой.
Анника попыталась смотреть на фотографии с другой точки зрения, не зацикливаясь на их содержании, которое с каждым разом становилось все более нечетким. Фотографу явно стоило труда держать камеру неподвижно.