– Достаточно. И больше бы читала, да вот только они такие дорогие…
Ханна Перссон усмехнулась сконфуженно.
– Ты задала мне вопрос на парковке, – произнесла Анника с легкой дрожью в руках, но без толики сомнения: она уже приняла решение.
Огоньки любопытства вспыхнули в глазах нацистки.
– Я помню, – кивнула она.
– Я забила насмерть моего парня, – сказала Анника. – Железной трубой. Он потерял равновесие и свалился в доменную печь.
Взгляд Ханны Перссон изменился.
– Почему ты это сделала? – спросила она столь же чистым детским голосом, как и перед ограждением в Икстахольме.
– Потому что иначе он убил бы меня, – ответила Анника. – Выбора не было – или он, или я. – Она перевела дыхание. – А перед этим он убил моего кота.
Нацистка моргнула, свастика на ее щеке дернулась.
– Какая свинья, – сказала она. – Он убил твоего кота?
– Вспорол ему живот. Его звали Вискас.
– Но почему?
Ханна Перссон была возмущена, ее голос дрожал.
– Поскольку тот терся о его ногу. Или потому что я любила его. Или просто оказался на пути – я не знаю. Свен бывал жестоким без всякой причины. Он хотел власти. Если не получал ее, то брал силой.
Девица кивнула:
– Класс господ всегда так делал, угнетал слабых. Как ты чувствовала себя потом?
Анника постаралась выровнять дыхание.
– Сначала казалось, все произошло не со мной… Потом захлестнуло отчаяние, длившееся месяцами. Где-то через год наступила пустота. Мир стал черно-белым. Все потеряло смысл.
– Ты хоть раз пожалела о том, что убила его?
Анника уставилась на молодую женщину, сидевшую перед ней, и снова испытала приступ тошноты, как на парковке в Икстахольме.
– Каждый день я жалею об этом, – ответила она тихо. – Каждый день с тех пор, и так будет продолжаться до тех пор, пока я не умру.
– Но ведь угнетенные должны себя защищать.
– Ты чувствуешь себя одной из них? Угнетенных?
Ханна Перссон ответила коротко и тоже тихим голосом: – Само собой.
– И по какой причине?
Тело девицы как бы сжалось, уменьшилось в размерах. – Почему ты обзавелась револьвером? – спросила Анника.
Она встретилась с нацисткой взглядом, внезапно обнаружила страх в ее глазах. Та открыла рот, чтобы ответить, но остановилась.
Анника настаивала:
– Кого ты хотела убить?
Глаза Ханны Перссон наполнились слезами, нижняя губа задрожала, она выглядела сейчас как обиженный ребенок.
– Никого, – пошептала она.
– Никого? Ты раздобыла оружие, но никого не хотела отправить на тот свет?
Ответ прозвучал очень тихо:
– Только себя саму.
Анника онемела от неожиданности и посмотрела на нее. Девица плакала, подбородок был прижат к груди, волосы рассыпались по коленям. Когда ее плечи перестали дрожать, Анника увидел перед собой лицо ребенка, однако уже успевшего хлебнуть всех житейских тягот.