На следующем развороте доминировали материалы о лекарствах, причем выполненные на очень приличном уровне, с подробными диаграммами и одним показательным случаем с молодой мамой, умершей от продававшихся без рецепта таблеток от головной боли. Заголовок внутри выглядел откровенно провокационным: «Смертельное обезболивающее». Он годился даже для рекламного слогана. Шюман улыбнулся и заметил Торстенссона, только когда тот постучал в его стеклянную дверь.
– Телевидение здесь, – сказал главный редактор с немного затуманенным взором, пожалуй, естественным в столь ранний час.
Андерс Шюман постарался сохранить нейтральное выражение лица, когда поднял глаза от газеты.
– Уже? А разве они не должны прийти в восемь?
Торстенссон провел рукой по гладко выбритому подбородку, поправил галстук.
– Они устанавливают камеры в моей комнате.
– Они сказали, о чем пойдет речь?
Главный редактор нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
– Нет, – ответил он. – По мне, скорее бы все это кончилось. Я же в отпуске.
– Но они же хотят встретиться именно с тобой, – сказал Шюман, – почему я тоже должен сидеть там?
– Если они собираются критиковать нас из-за решений о публикации тех или иных материалов, у меня и в мыслях нет покрывать твои ошибки, – отрезал Торстенссон. – Отныне ты сам будешь отвечать за них.
Он повернулся, пошел через редакцию, его слишком широкие плечи подпрыгивали, как поплавок на воде.
«Ни о каких журналистских вопросах речь не пойдет», – подумал Шюман, провел рукой по лбу, задвинул стул под письменный стол и огляделся.
Уходя, он не закрыл за собой дверь.
Томас остановился в дверном проеме, кухня качалась перед ним.
– Кофе есть?
– В кофеварке, – произнесла Анника нейтральным тоном, не отрывая взгляда от утренней газеты, ложка в одной руке, салфетка в другой.
Дети сидели по обеим сторонам от нее. Калле ел бутерброд с сыром, Эллен держала в руке ложку, все ее лицо было вымазано йогуртом.
Внезапно Томас понял, что она всегда сидела таким образом, когда он вставал: с одетыми и накормленными детьми, с готовым кофе и газетой перед собой.
Он доковылял до шкафа, взял чашку, заметил, что его рука дрожит. Не привык пить спиртное вечерами по будням.
– Когда ты пришел домой вчера? – спросила Анника, все еще не поднимая глаз.
– Поздно, – буркнул он и налил себе кофе.
– И где ты был?
Сейчас она смотрела на него взглядом, наполненным печалью, злобой и разочарованием.
Томас облизнул немытую ложку, помешал напиток.
– В баре здесь неподалеку.
Анника кивнула, снова уткнулась в свою газету.
– Извини, – сказал он.
– Ты не мог бы сесть? – попросила она.