Андерс Шюман поднял правую руку, Спикен замолчал. – Прежде всего, – сказал шеф редакции, – наша газета уже заплатила пятьдесят тысяч крон в качестве возмещения ущерба за публикацию данных о ее матушке, проститутке и наркоманке. Кроме того, нам письменно запрещено когда-либо писать о ней снова. Поэтому данные материалы не вытащишь так просто из нашего архива. Если же говорить об остальных прилагательных, которые ты использовал, Спикен, вряд ли мы вправе утверждать, что именно так общество думало о ней. Это, по большому счету, мнение только нашей газеты.
У шефа новостей над верхней губой выступили капельки пота.
– Но мы же не можем просто сделать вид, что никогда не обливали ее грязью.
– Правильно, – согласился Шюман. – Но нам вовсе не обязательно продолжать в том же духе, когда она умерла. Я хотел бы иметь сдержанное и уважительное описание жизни Мишель Карлссон. И смерти тоже, кстати. С упоминанием всех полученных ею наград, того, как ее любили зрители, историю об ее отце нам, конечно, тоже надо напомнить, сколь ужасной она была…
Внезапно Шюман почувствовал, словно силы покинули его.
«Кровь и смерть, – пронеслось у него в голове, – ужасы и трагедии, убийства и всякое зло – вот мой хлеб насущный».
– Еще? – поинтересовался он спокойно.
– Что нам делать с Торстенссоном? – спросил Спикен. – Собственно, он ведь должен принимать решение?
– Я буду в аквариуме, – сказал Шюман. – Сообщите, как только кто-нибудь даст знать о себе, скрипач или…
Потом он направился в сторону своего закутка.
Представители «Катринехольмс-Курирен» укатили готовить материал о праздновании Янова дня в Бие, но люди из Эст-Нютт остались. Они пили кофе из термоса в своем микроавтобусе, народ с государственного телевидения выглядел немного солиднее остальных у своей мобильной телестанции, репортер из сёрмландского радио разговаривал по мобильному телефону около Конюшни. Бертиль Странд все еще грелся в редакционной машине «Конкурента», когда Анника постучала по окну передней дверцы с пассажирской стороны. Фотограф опустил стекло на два сантиметра.
– Выходи, – сказала Анника.
Секунду спустя он вылез из автомобиля, остальные журналисты тоже.
– Труповозка! – возбужденно крикнул репортер другой газеты и поспешил к ограждению у канала.
Анника не сдвинулась с места. Она смотрела вверх в направлении главного здания дворца. Точно по другую сторону водной преграды поднимался флагшток, ориентир, издалека с воздуха указывающий положение всего дворцового комплекса. У берега покачивалась маленькая лодка.
На мгновение в ее памяти всплыла картинка того случая, когда у нее на глазах полиция в первый раз увозила мертвого человека. Парк «Крунуберг» в Стокгольме всего в нескольких кварталах от ее дома. Маленькое заброшенное еврейское кладбище, полумрак, царивший среди огромных деревьев, жара, запах, широко раскрытые глаза мертвой женщины и застывший на ее губах беззвучный крик.