— А твою маму, случайно, не сестра Беата зовут?
— Её зовут Кира, — ответила Изабелла, задумавшись, — но сейчас она да, сестра Беата.
— Значит, я видела твою маму, — беспечно заявила Ева, уходя. — Она, правда, классная!
По случаю пышного приёма Еве заказали два платья, и от обоих она была не в восторге. Первое было так называемым, домашним, потому что в нём ей рекомендовали ходить по украшенному дому до вечера. В меру нарядное, но дневное. И Ева по привычке хотела выбрать что-нибудь в синеву, но портниха вежливо намекнула, что под цвет её глаз лучше подобрать что-нибудь зелёное. Мягкая уютная ткань приглушенных цветов мяты и шалфея понравилась ей больше остальных, и платье тут же было названо «лекарственным». Второе было более нарядным, вечерним, изумрудным, но каким-то плюшевым. И даже на примерках она чувствовала себя в нём как Скарлетт О’Хара в платье из бархатной портьеры. Его Ева окрестила «занавеска».
В «лекарственном» платье ей пришлось перетерпеть одну из самых неприятных за день встреч – встречу с родителями Анны Гард. Альберт Борисович честно её об этом заранее предупредил и обещал сделать всё возможное, чтобы формальности (вот так называли они встречу дочери с родителями) были улажены как можно быстрее и безболезненнее. К сожалению, это и были те самые гости, что прибывали первыми.
— Надо было выбирать валериану с пустырником, — пошутил Арсений, имея в виду лекарственность платья, стоя рядом с Евой в гостиной, встречая прибывших гостей и нервничая при этом даже больше неё.
— Ты-то чего дёргаешься? – спросила его Ева, удивляясь своему невозмутимому спокойствию.
— Не знаю, — пожал плечами парень. — Дед тот ещё ничего, хотя между нами, просто тряпка-тряпкой, а вот бабка с детства нагоняет на меня какую-то жуть. Не могу сказать, что я её боюсь, но как бы опасаюсь.
Он отбивал по полу нервный ритм одной ногой, и Ева, покосившись на эту чечётку, тихо спросила:
— Ты может, просто в туалет хочешь? Сбегай, пока не поздно. Дальше может быть ещё хуже.
Он глянул на неё недобро, но промолчал, и отбивать свою нервную дробь не прекратил.
Ей объяснили, как надо стоять и как поклониться и что сказать, чтобы всё это понравилось бабушке, но Еве было всё равно, а её тело всё это знало и так, и не собиралось делать.
— Елизавета Витольдовна, — отец Арсения был безупречно вежлив и обходителен, — Алексей Сигизмундович!
— Ну, мы же не будем делать вид, что эта самозванка моя дочь, — смерила её презрительным взглядом женщина, которую язык не повернулся бы назвать бабушкой. В строгом костюме, жёсткая как накрахмаленный воротник, она подошла так близко, что Ева чувствовала горечь её пряных духов, и различала едва слышный свист, который издавали её раздувающиеся тонкие ноздри. Ни дать, ни взять – кобыла старая, но породистая. И подтверждая Евино наблюдение, старуха гордо тряхнула головой и перевела свой взгляд на Арсения. Снова тряхнула головой. И из короткой, уложенной мягкой волной причёски на это её подёргивание не выбился ни один волосок.