Гермес конфузливо хихикнул с женского края стола, где он теперь шептался с Афродитой. Понятно. Значит, пробовали. И значит, не вышло.
– И тогда мы создали совершенство. Какая она была…! – глаза у брата мечтательно зажглись.
– А какая она была? Дура. Полнейшая.
Только одна из Семьи рискует перебивать Громовержца. Гера своей чаши не касается. Гера сверлит глазами мужа.
Кому победитель Тифона, а кому – кобелина, мало того, что за каждой нимфой гоняется, так еще за каждым смазливым…
И что-то там в глазах про этого самого виночерпия, Ганнимед, или как его?
– Ну, дура, – согласился Зевс благодушно. – Красивая, лживая, любопытная дура – в самый раз для наших замыслов. Баловник-Эрот осыпал титана стрелами, и тот купился. Женился. В дом ее ввел. Сосуд она открыла на второй день после свадьбы – просто сунула туда нос. Когда все эти беды вылетели из-под крышки… говорят, Эпиметей даже ее не пришиб: слишком уж крепко любил. Сел и заплакал. Воображаешь себе? Добежал до сосуда, захлопнул и принялся с рыданиями драть на себе волосы. И все повторял, что, мол, брат ведь мне говорил, ах я, дурак, не слушал…
Гера уже отвлеклась: Афродита как раз пересказывает ей, что случилось с Пандорой дальше. Вроде бы, так и живет с Эпиметеем, который, правда, теперь ее поколачивает.
И, вроде бы, так и сует свой нос во все закрытые сосуды, какие только можно найти – по привычке.
– Он закрыл сосуд?
– А… – отмахнулся Зевс. – Поздно спохватился. Там на дне только надежда и осталась теперь. Почему ее Япет вместе с болезнями поместил – непонятно. Что Эпиметей сделал с сосудом – тоже неизвестно, да и неважно: смертные получили заслуженное. Теперь они будут помнить, чем обязаны небу.
– После твоей победы над Тифоном они будут помнить это еще лучше, брат.
– Слава победителю Тифона! – пищит Гермес, морщит нос с ужимками бывалого шута, но никто не смеется, все подхватывают, вздымают чаши…
И капли амброзии сверкают в солнечном свете ярче золота тронов.
Танцы, соревнования (Аполлон и Артемида так и не выяснили, кто лучший лучник), смех, ночь. Ночью пир не смолкает, только с поздравлениями является Гелиос. Захлебываясь, описывает, как бой с Тифоном выглядел сверху – и когда рассмотреть успел из-за дымных туч? Ищет глазами Посейдона – перемолвиться о колесницах и лошадях, натыкается взглядом на меня…
Ищет место подальше. Да-да, я помню, второй учитель – «нельзя с тьмой». Но в голове у меня шумит не настолько, чтобы я усмотрел в этом оскорбление для себя.
Хариты – или музы все-таки? – двигаются вдоль стен, легко шурша одеяниями, начинают первую песню с длинного славословия всех присутствующих.