Хмеля не осталось ни следа, а вокруг, трепыхаясь, гасли призраки ушедших слов.
Напротив сидел зеленоватый племянник. Чаша перед ним опрокинулась, и душистая винная струя пропитала иглицу.
Смеяться со мной или вместо меня Дионису не хотелось.
– Да, – тихо сказал он, – безумие не для тебя… Владыка.
Потом поднялся. Покачиваясь, будто был пьян.
Или принял непосильный груз на плечи.
Добрел до мягко вздыхавшей неподалеку Леты и зачерпнул воды чашей, в которой недавно плескалось вино. Постоял, подумал, прибрел назад. Спросил, криво усмехаясь:
– Выпьем?
– Не боишься, что ударит в голову? – спросил я. – Так можно и память потерять.
– Богу вина – и бояться пить?! И тени-то не ропщут.
– Памяти не жалеешь?
– Такой – не жалею. Пусть себе тонет. Чужая память – сокровище чужое. Оставишь себе – наживешь страшного врага. А себя потеряешь. Себя мне не жалко, а вот подарок Геры терять не хочу. А Лисса не живет в домах, где столько…
Что ты там кривишься, племянник? Хотел послушать, многовато услышал? Ишь как сглатываешь, будто я тебя отравил. Хотя я могу, ты же теперь знаешь об этом?
Медленно истлевал зеленый плющ на белых стволах. Я стоял. Дионис тоже – напротив меня, сжимая чашу с Летейской водицей. Тонкие брови сошлись воедино.
– Столько?
– Столько. Безумие не подарит свободу от этой ноши.
– Что подарит?
– Забвение.
И приподнял чашу с водой, как бы говоря: но ничего, безумие тут тоже имеет место, глотнуть из этой речки не каждый бог посмеет.
– Выпьешь со мной, Владыка? В твоей чаше еще осталось – можно допить. Чаши положено опорожнять полностью.
Вознамерился было глотнуть из своей, но увидел, что я тоже поднимаю чашу. Остановился.
Черное вино плескалось, окрашивая багрянцем древесину. В вине были дальние отзвуки пожаров, войн и крови.
– До дна? – спросил я у невеселого бога веселья.
– А то как же. До последней капли.
– Так отлей три четверти. А то полжизни забудешь.
– А, – отмахнулся сын своего папы, – не расстроюсь. Забвение – не хуже вина или безумия. Тоже… свобода. И каждый день всё новое. За тебя, Владыка!
– За нового бога, – отозвался я.
И мы осушили чаши – я быстро и не почувствовав вкуса, а Дионис – не торопясь, с улыбочкой… со смаком.
Потом я отступил за белые стволы кипарисов. Подождал, пока в воздухе поплывет аромат вина, а потом донесется бессмысленная, радостная песенка.
И шагнул, привычно продираясь сквозь мир, до дворца. Скучным голосом отдал приказ возникшему по правую руку Гелло: найти Диониса и выдворить из мира: подзадержался…
– Передай: мать отбирать не буду, – прибавил после раздумий, - Но пусть не возвращается. Иначе…