я больше не лавагет…»
Столько лет сражаться, чтобы опять оказаться простым воином – да я даже чувствую себя моложе… неопытнее. На вид – зрелый бог, а в мысли вернулась юность.
Дворец будто на крыльях несся навстречу – достроенное за этот год черное чудовище из базальта. Гефест хорошо перенял безумную затею неизвестного скульптора: прикроешь глаза, присмотришься – и кажется, что утес над Флегетоном оседлал гигантский скорпион, а может, еще какая тварь прижалась, распласталась, выставила хвост, клешни, клыки в страхе перед огнем.
«Ты думаешь, что ты сейчас на войне?»
«Война – для лавагетов. Я сейчас в битве».
В битве, где противник не показывается и не вступает в открытое противостояние, но я-то знаю, что невидимость – она опаснее всего.
«Я обязательно осмыслю. Пойму. Дойду до истины. После того как отражу удар и снова сумею стать лавагетом».
Я уже начинаю различать оттенки ее молчания, и вот теперь она молчит в сомнении: не ошибся ли ты, невидимка?
Свиты на зов собралось неожиданно много. Весть о подарке Мойр быстрее Гермеса обшастала мир и допрыгнула до Стигийских болот, и никаких распоряжений о собрании отдавать не пришлось: в собственном мегароне я застал и убийственно мрачного Таната, и мечтательную Гекату (на лице – явственные воспоминания о том, как она травила своего отца). Сыновей Гипноса, самого Гипноса; лупающего выпуклыми, сычиными глазами Харона, Эриний, Кер, болотных тварей… всех, словом.
Слева от ясеневого трона успели поставить серебряную скамью, а возле нее красовался подарок Мойр: пузатый, золотой и не вбирающий в себя пламя факелов.
– Внемлите!
Внемлют.
«Не промахнись, невидимка…»
– Великие Мойры прислали дар – сосуд жребиев, позволяющий увидеть жизнь любого умершего смертного. В мир пришел Закон. С завтрашнего дня начнутся суды теней.
Молчание мертвое. Только где-то – стук копыт Эмпусы, вечно она топочет, как двадцать пьяных кентавров.
Усмешки – явные, как у Гекаты и Онира, тайные, как у Харона, Кер и Эриний, внутренние, как у Мнемозины, Немезиды, Ламии… Ахерон роется в своей бороде и не усмехается.
– Присутствовать при судах не возбраняется никому из вас.
Немного ожили. Шепоток порхнул увечным мотыльком: «Посмотрим…» – упал с обмороженными крыльями.
– Суды будут проводиться здесь. Жребии…
Не самому же их из сосуда таскать. Оглядел присутствующих. Убийца и Гипнос заняты, Ахерон простоват, так и норовит то почесаться, то в носу поковырять, Керы перегрызутся за такую честь…
Оркус? Бог лживых клятв смотрел голодной собачонкой. Ловил каждый жест как кусок толстой, напитанной салом лепешки. Взгляд – шмат мяса из рук хозяина.