– Долго?
– Шел долго. Мы-то думали, еще в Титаномахию явишься знакомиться. После жребия – так уж точно. Я Атропос новый гребень из-за тебя проспорила – красивый, серебряный.
– Я пришлю тебе гребень, Клото.
Полетели в котел куски потрошеной, почищенной кефали. Мойра помешала варево, споро вытерла руки куском ткани и бросила равнодушно:
– Десять пришли – может, тогда и купишь. Идем уже, нечего стоять тут… рыбой на царские одежды вонять. Пошли к сестрам.
Как веселилась Ананка за плечами! Казалось: выскочит вперед, побежит дочку обнимать. «Ну как тебе знакомство, невидимка?!»
У низкой двери, ведущей в соседнюю комнату, Клото остановилась. Скосила блеснувшие зеленью глаза.
– Ты запомни, что Лахезка – дура, - посоветовала громким, ядовитым шепотом. – Так что с этой вы друг друга поймете.
А потом толкнула дверь и ввалилась внутрь с зычным:
– Эгей! Тут любимчик наконец-то добрался!
– Материнскую ось ему в селезенку! – ударило изнутри густейшим басищем. – Спорили же, что не раньше, чем через год припрется!
В ответ заскребся меленький смешок, и старушечий голос предположил:
– На что спорим – столбом сейчас станет?!
Полностью оправдав ожидания обладательницы голоса, я шагнул внутрь – и приморозился ногами к порогу.
Нитей были тысячи. Сотни тысяч. Больше.
Лучи солнца просачивались через хрустальную крышу, падали в каменную чашу, где лежал вязкий туман – а оттуда скользили на огромное, медленно вращающееся веретено, свивались вокруг него, как вокруг оси. Ложились трепетным медовым маревом, озаряя и оживляя серые, неказистые, необметенные стены.
И разрастались в нити.
В сотни нитей. В тысячи.
Разноцветных.
Стелящихся по полу, извиваясь и переплетаясь, задевая другие…
Сливающихся в единое, грубое, узловатое полотно.
Нет, не в полотно – тогда уж в паутину. Плел паук, потом вдруг хлебнул Дионисова подарочка – и решил побезумствовать, вот и наворотил.
– Стал. Нет, стал же. Так на что мы там спорили?
– Да я сама с тобой хотела на это же спорить! Зевс ведь так же стоял. Благоговеют… соколики.
– Какой соколик? Воробей заморенный! Атропка, я век назад румяна поставила на то, что он хилый будет. Отдавай румяна, видишь, хилый какой!!
Кто хилый – я хи… а ведь пожалуй, что и хилый.
Потому что Лахезис (которая дура) может меня вчетверо сложить. И под мышку засунуть – куда-то в недры необъятного красного гиматия. «Фигуристая» – это не то слово, она места занимает больше, чем глыба мрамора, на которой величественно развернулся бесконечный недописанный свиток. Брови – в пол-лба (где такое выщипаешь, тут с лошадьми корчевать надо). Щеки в оспинах. И басище – густой, простуженный, таким если в ухо рявкнуть…