Пряхи. Не те, олимпийские, а обычные, смертные. К Лете.
Свиты поубавилось: кто по своим делам, кто на трапезу… сколько трапез уже пропущено? Мнемозина вон тихонечко, плавно, по стеночке крадется вон – наверное, у нее дощечки с воском закончились. Геката провожает шестью глазами каждого судимого, Гипнос от скуки начал потихоньку раствором своим брызгать, только меня не берет…
Когда Оркус в пятый раз гулко роняет крышку с сосуда – я поднимаюсь с так и не потеплевшего трона. Божок обреченно закрывается крышкой и ждет удара двузубцем, но нет, вместо этого:
– Сегодня судов больше не будет.
И уход. Исполненный величия.
Подлокотники трона Гефест находчиво выковал в виде песьих морд, и эти самые морды смотрят вслед Владыке недовольно: ходит? Мало что ходит – шествовать осмеливается?! Ничего, посидит на троне еще несколько дней – и убредет кривым, как пастушья клюка.
Оркус как бы незаметно старается попасться под ноги, с придыханием спрашивает: не надо ли чего? О трапезе распорядиться… или об омовении… или (многозначительный взгляд) еще о чём?
– Колесницу.
Разочарование так и плещет за томной поволокой. Но хоть распоряжение кинулся выполнять – и это ладно.
Трапезничать я не стал – хлебнул нектара, проходя по полуосвещенным коридорам, чашу выкинул в руки Оркуса, уже вставая на колесницу. Стегнул лошадей.
Нужно же проверить, как исполняют волю царя.
Воля исполнялась как следует: беспамятные тени судимых сегодня уже гуляли по асфоделевым лугам, а на Темных Областях зазвучали первые вопли. Леон, зашитый в шкуру, глухо выл, пока одна из Кер в эту же шкуру засыпала ему скорпионов; остальных распихали – кого в огонь, кого на шипы… а-а, вон тот разбойник со змеями лобызается.
Эвклея не было: распорядитель на пару с Гефестом обсуждал убранство Дворца Судейств. Керы щеголяли сломанными носами и выбитыми клыками, наверняка делили первого преступника.
Какой-то гриф опять нацелился на печень царя, вследствие чего был зажарен заживо. Не ударом двузубца – пинком, пославшим грифа в яму с огнем.
– Хорошо, – сказал я, уходя.
Можно было бы, конечно, в Элизиум заглянуть: а как там? Но я не стал.
Чуть повернул голову, когда колесница пролетала мимо памятного уступа. Не подняться ли?
Незачем.
Я уже научился слышать это, не глядя. Рычанье пса, который вот-вот кинется с раззявленной пастью: уже налились красным глаза, напряглись лапы, хвост вытянулся твердой палкой… «Чужой!»
Сделай еще шаг к хозяйскому добру – хватанет желтыми, в пене клыками.
Коней распряг сам – все равно Эвклея нет поблизости, а то опять заведет по старинке: «Конюхов у тебя нет, что ли? Дальше что – сам навоз убирать начнешь?!» Навоз оставил слугам, хотя мог бы и сам: как сказал бы Посейдон – не впервой разгребаться. Прошел по коридорам: пустым и давящим, несмотря на то, что залиты огнем от факелов, что стены уже почти отделаны драгоценной мозаикой… а может, как раз и от этого.