До вечера Маша с Соледад успели много. Порепетировали всласть – причем массаж пошел на пользу и дыханию, и даже тембру. Маша всегда утверждала, что голос Соледад еще не созрел, а по-настоящему созреет годам к сорока, и потому отбирала концертный репертуар, приберегая самые сложные и эффектные вещи на будущее. Однако в репетициях они пробовали то один, то другой романс из этого сундука. И вот Машу осенило.
– А ну давай «День ли царит»! – воскликнула она.
Текст Соледад знала. Это был гимн непобедимой любви – той, о которой лучше даже не мечтать, потому что она лишь в романсах хороша, а в жизни – весьма неудобоносимое бремя. И кто бы теперь помнил поэта Апухтина, кабы не этот романс?
Она знала, что однажды исполнит его блистательно, но не сейчас – и даже не в голосе было дело. Просто не о ком петь, нет в мире такого человека. Уж Маша должна бы это знать!
Но Маша почему-то хотела, чтобы Соледад спела романс в полную силу, сколько хватает легких, мало беспокоясь об эмоциях и о соседях. Возможно, она почуяла какие-то перемены и в сердце, и в горле подруги. Ну ладно – Соледад запела:
День ли царит, тишина ли ночная,
В снах ли тревожных, в житейской борьбе,
Всюду со мной, мою жизнь наполняя,
Дума все та же, одна, роковая, —
Все о тебе!
Она повторила этот рефрен «все о тебе!» – и почувствовала, что в ней действительно накопилась сила для следующих строк:
С нею не страшен мне призрак былого,
Сердце воспрянуло, снова любя…
Вера, мечты, вдохновенное слово,
Все, что в душе дорогого, святого, —
Все от тебя!
На свете не было человека, которому она могла бы сказать это, однако душа уже созрела для поиска – и на горизонте обозначился мужской силуэт, медленно растущий. И сердце вновь было свободно, и сердце вновь требовало невозможного.
Будут ли дни мои ясны, унылы,
Скоро ли сгину я, жизнь загубя, —
Знаю одно: что до самой могилы
Помыслы, чувства, и песни, и силы —
Все для тебя! Все для тебя!
Все, все, все, все – для тебя! —
запрокинув голову и смеясь, Соледад завершила романс, радостный, невзирая на призрак былого, загубленную жизнь, могилу и прочие апухтинские кошмары.
– Йесс-сс! – закричала Маша. – А что я тебе говорила?! Получилось! Получилось! Класс!
Игорь, как оказалось, стоявший все это время в дверях, зааплодировал.
Это было подлинное счастье: наконец-то все они слились воедино – Соледад, голос и романс.
И тут зазвонил мобильник Игоря.
– Да, я, – сказал он. – Все в порядке, вернулась. Они репетировали, все телефоны вырубили. Да, сейчас дам.
Он протянул аппаратик Соледад.
– Георгий, – представился голос в трубке. – Весь день до тебя дозвониться не могу. Я у твоего дома, сейчас буду наверху.