Н. был счастлив – жизнь складывалась именно так, как надо.
Он сумел сделать счастливой Соледад.
Он понемногу становился мужчиной, который может дать женщине дом и пищу; мужчиной, к которому его женщина стремится в трудную минуту; мужчиной, способным помочь своей женщине, выложившись до последнего.
Ощущение у него было странное – как будто облако обрастает плотью перед тем, как навеки опуститься на землю и стать чем-то иным. Прежний полет был невозможен – полет окурка, смятой бумажки, сохлого листка, которые подхватывает и тащит ветер-поземка. До Н. только теперь дошло, что это было такое. И свое гордое звание «бродяга», завоеванное в юности, он, отшелушив романтику, решил отвергнуть – ничего плохого нет в том, что по дорогам шастает мальчишка, и ничего хорошего нет в том, что по дорогам шастает мужчина.
Путь впереди был о-го-го какой. Но Н. знал главное: над ними висели где-то в непостижимой вышине два хрустальных венца, время от времени давая о себе знать легкими радужными бликами.
Этот праздник души длился несколько дней после отъезда Соледад. Н. помнил все ее поцелуи, все прикосновения и шалости, и как он создавал вокруг себя пространство, чтобы им двоим было где жить, так он выстраивал из всех мелочей и подробностей женщину, которую в миг, когда пришла любовь, знал еще очень плохо. Она была смешлива и ласкова, ногти стригла коротко, но маникюр был безупречный, она умела хитро щуриться и знала искусство невесомого касания, она умела совпасть со своим мужчиной полностью, без зазоров, так что даже удивительно становилось – это противоречило физиологии. Она умела беречь своего мужчину – за все время их романа Н. не слышал от нее ни одного дурного слова. Она знала наизусть немало стихов и даже вспомнила те, откуда взялся ник Amargo.
Стихи эти немного напугали Н. – он невольно вспомнил мать. Потом он, зайдя в Интернет-кафе, отыскал их в Сетях и над каждым двустишием думал, пытаясь совместить его с собой.
Руки мои в жасмины
запеленали сына, —
может, когда-то, когда она любила крошечного мальчика. И когда-нибудь, если она его переживет. Н. вовеки не задумывался о своей смерти, но и о смерти матери он подумал впервые.
Лезвие золотое.
Август. Двадцать шестое, – значила ли что-нибудь эта дата? Женщина, которая подарила ему ник и помогла открыть свой ящик в почтовике, вряд ли задумывалась о календаре. Просто Н. показался ей похожим на романтических цыган Федерико Гарсиа Лорки, а имя отдавало миндальной горечью.
Крест. И ступайте с миром.
Смуглым он был и сирым, смуглым Н. не был никогда, а с сиротством получилось сложнее. Отец умер, когда он был маленьким, но Н. как-то умудрялся жить, не испытывая потребности в отце.