– Он наблюдал за нашим товарищем, призывающим к свободе!
– Иными словами, стоял и глазел? – лениво протянул Сид.
Каролина с волнением наблюдала, как пять человек потихоньку отделились от общей толпы и двинулись в их сторону.
Герцог тоже не мог этого не замечать, но даже не шелохнулся.
– Исходя из вашего же собственного объяснения следует, что сей достойный господин занимался ровно тем же, чем и все остальные, собравшиеся на площади. Ваши свидетельства яйца выеденного не стоят. Отпустите его.
Оглушительный рёв толпы прозвучал ответом на сказанные слова.
– Нет, сударь, – растянул рот в глумливой ухмылке огромный детина. – На этой площади нет господской власти. На этой площади царит свобода.
– Свободой вы называете шакалье право рвать людей на клочки по своему усмотрению?
– Благородный господин недооценивает наши силы. Он воображает себя львом, которому жалкие шакалы не помеха? Но теперь жалкие шакалы собрались в стаю! Они готовы сами охотиться на льва!
– Досадная и роковая для них оплошность.
Теперь уже не пять человек, а больше десятка продолжали медленно сжимать круг.
– В последний раз требую – отпустите этого человека, – как ни в чём не бывало продолжать требовать Сид.
– Прочь! Прочь! Долой господ! Смерть! Смерть им! – ревела толпа.
Здесь верховодила толпа, управлять которой невозможно. Теперь и уехать уже не получится. Их не выпустят. Каролине хотелось завизжать от ужаса.
Взгляд её метался, выхватывая из толпы то мужчин в диковинных робах, то дородных торговок в широких юбках из-под которых виднелись голые икры, то крестьян в шерстяных колпаках. Плотники, крысоловы, водоносы, трубочисты – все готовы двинуться на них.
Когда с громкими воплями от толпы отделились два человека, ринувшись вперёд, брезгливо поморщившись, Сид Кайл нажал на курок револьвера.
Вырвавшееся из дула пламя ударило нападавшему в лицо, опрокидывая на спину.
За первым выстрелом последовал второй.
Голова мужчины словно взорвалась изнутри, разбрызгивая во все стороны белые и алые ошмётки.
При Каролине никогда в жизни даже цыплят не резали. Зрелище смерти было для неё невыносимо, особенно такой, жуткой, насильственной, кровавой.
Сид Кайл бросил раздражённые взгляд на молодую жену, словно впервые вспомнив о её присутствии.
– В карету. Быстро! – рыкнул он.
Чьи-то руки, схватив со спины, запихнули её внутрь с такой небрежностью, словно она была кулём с мукой.
Услышав характерный громовой раскат Каролина поняла, что снова стреляют и в ужасе заткнула уши руками.
Трудно сказать, сколько времени прошло до того, как дверца кареты снова распахнулась, и Сид упал на сидение рядом.