«Может, выбросимся из окна, — предложил я Босой, и голос мой дрожал, как лист на туманном ветру. — Вместе. Ещё не поздно. Я разобью стекло и… Только ты меня подтолкнешь».
Она посмотрела на меня, как на идиота. Опять этот острый взгляд, доходивший до самого моего нутра, перепуганного, влюблённого, унылого.
«Всё будет хорошо, — сказала она материнским голосом. — Я же говорила, скоро всё это закончится. Потерпи совсем немножко. Гриль… Брыль… Ну вот, я опять забыла имя».
«Кто теперь спасет нас?» — сказал я пафосно, сам понимая, насколько лишними были эти слова.
«Только Джонатан Свифт, спелые подсолнухи и здоровая русофобия, — ответила Босая мне в тон, словно издеваясь, и засмеялась. — А ты что, правда из этих? Из Якутских, холера на весь их род?»
«Я уже сам не очень в это верю… Но… Какая разница? Какая? Они же сейчас убьют тебя!» — крикнул я и попытался обнять мою Босую. Она не далась, выскользнула, отступила на шаг — и я не решился снова приблизиться к её горячему, такого ароматному от ощущения близкой опасности телу.
«Когда-то я уже была здесь, в Замке, — проговорила Босая задумчиво. — Давно, задолго до реконструкции. Тогда во внутреннем дворе лежала большая куча мусора, в окнах не было стекол, и здесь так страшно пахло историей…»
И она неторопливо, будто читая развёрнутую где-то внутри себя книгу, рассказала мне о той давней, уже почти мифической поездке. А я слушал, совершенно забыв о том, чтó нас ждёт этой ночью, совсем скоро, гораздо быстрее, чем я мог себе представить.
Когда-то давно, когда Страну Замков ещё мало кто называл именно так, у Босой был муж, хороший, порядочный молодой человек, историк. Немного зануда, но не способный на подлые поступки. Он совсем не знал, что Босую со школьной ещё поры называют Босой, он знал её под другим именем, более распространённым среди женщин. А она не спорила. Она просто устала быть одна и решила жить, как все.
Однажды её муж торжественно объявил, что на выходные они поедут в Замок, древний и заброшенный Замок, на восстановление которого ни у кого не было денег, так как времена на дворе стояли не те — не до замков было, не хватало ни штукатурки, ни танков, ни национального самосознания. Утром в субботу они сели в автобус и поехали на запад, туда, где посреди колхозов и совхозов возвышался холм с головой индейца, глаза которого давно выклевали вороны и другие нечестивые коммунисты.
Муж Босой договорился, что они заночуют в соседнем городке, у одного из его бывших сокурсников. А пока что весь день был впереди. Они вошли в замок, который вкусно пах навозом и плесенью, так как раньше здесь что только не размещалось: колхозные конюшни, «авашчэбаза», общежитие, склады, ЛТП… Он вонял всеми шестьюдесятью годами известной всем Истории, вонял остатками двадцатого века, и сердце у Босой защемило, когда она увидела кирпичный щебень, истлевшие вещи, некогда принадлежавшие людям и женщинам, и глубокие раны на выцветших и облезлых, как старая кожа, стенах.