Однажды, в особенно холодный день, в художественной школе была вечерняя выставка. Поэтому Лиза возвращалась домой позже, чем обычно. Каким же это было счастьем — ехать в полупустом троллейбусе. Лизе не хотелось садиться, она стала у дверей и радовалась тому, что её тело больше никому не мешает. У неё было ощущение, что сам троллейбус вырос в размерах, было забавно представлять, как троллейбусы меняются в течение дня: утром они совсем маленькие и толстенькие, днем тесные и узкие, размером с деревянный ящик в руках великана, а вечером вырастают до полного размера, мчаться, свободные, набрав воздуха в грудь. Лиза ехала домой, в этот вечер она стала победительницей конкурса на лучший рисунок, Лиза была в мире и согласии со своим телом, Лизе хотелось чего-то вкусного.
И когда в этот момент снова появилась Рука, она просто не поверила. Это было не её время. Это был не её маршрут. Рука никогда не являлась по дороге домой. Рука жила по своему графику и никогда его не нарушала. И это означало, что Рука выследила Лизу. Что сегодня утром она вышла вместе с Лизой возле школы, терпеливо ждала её на крыльце, села вместе с ней в полупустой троллейбус.
Пассажиров в троллейбусе было мало. Но никто не видел Руки.
И тогда Лиза обернулась.
Рука в панике выскользнула из-под Лизиных трусов, оставив на коже влажное прикосновение.
За спиной Лизы стоял неприметный мужчинка в дутой китайской куртке. Маленький такой мужчинка, мама Лизы таких презрительно называет «мужичишка». Совсем крошечный мужчинка лет сорока. А может, и пятидесяти. А может, и шестидесяти. Главное, что несмотря на размер, это был взрослый мужчина, при всём желании никто не смог бы назвать его маленьким мальчиком, даже если бы захотел. А меньше всего этого хотел сам мужчинка, который сейчас прятал в кармане… прятал в кармане… её… её…
Руку.
Он засовывал руку в карман, но она не помещалась. Раздувшаяся, возбужденная, разогретая Лизиным теплом, напоённая за все прошедшие дни Лизиной кожей, властная рука с шевелящимися пальцами, которые продолжали искать что-то, но уже не находили — она не помещалась уже ни в карман, ни в троллейбус, ни в глаза Лизы. Очевидная, отравительная, волосатая, чужая, грязная, превращающая в могильную землю всё, к чему прикасалась, Рука.
Мужчинка, нелепо двигая не находившей пристанища Рукой, с ненавистью посмотрел на Лизу, отвернулся, снова взглянул на неё, выпучил свои маленькие глазки, улыбнулся своим жабьим ртом, красуясь, показывая всем своим видом, что — да, да! да!!! — это был он, эта его рука присвоила Лизу, это они с рукой пользовалась ею всё это время. На его маленьком лице была гримаса победителя, надменная гримаска человека, который по-прежнему имеет право делать с Лизой всё, что захочет. Мало того, что мужчинка гордился тем, что он сделал, он искренне не понимал, что тут такого.