«Тебе же понравилось, правда?» — было написано на его лице.
«Ты же никому не скажешь о волшебной Руке, которая дала тебе так много наслаждения?» — было написано на его усиках.
«Ты же умная, Лиза?» — было написано у него на кадыке.
«Что вылупилась, — закричал мужичонка. — Что ты вылупилась, корова?»
Лиза молчала, не в силах отвести глаз от его искаженного лица. «Кому ты нужна, — закричал мужичонка. — Красавица, блядь, нашлась! Корова!»
Сначала Лиза надеялась, что он пьян. Но сейчас было уже всё равно.
«Да ты на себя посмотри, — мужчинка кричал, открыто призывая в союзники других пассажиров.
Те смотрели на них с Лизой — а точнее, на их отражения в тёмных окнах, и думали о вечных ценностях. — На себя, говорю, посмотри, малышка! Корова ты, блядь, сало одно, скажи спасибо, что жопу тебе помацал, никто же не купится больше!»
Троллейбус остановился на ничем не приметной остановке. Дверь открылась, вошла осень, начала проверять билеты. Троллейбус стоял с открытыми дверями и будто чего-то ждал. Тело Лизы опять ей не принадлежало. Всё возвращалось, всё снова наваливалось, душило, кряхтело, пристраиваясь к старой колее. Тело Лизы жило своей жизнью, а Лиза своей. Тело Лизы ударило мужчинку в надутой китайской куртке прямо в кадык. Мужичок потерял равновесие и полетел в осень. Его голова приземлилась на бордюр, из головы полилась красная краска, самая любимая краска Лизы. Спасаясь, Рука судорожно попыталась ухватиться за тротуар, но тротуар — это тебе не попа девочки-подростка, в него пальцами не вцепишься. Двери троллейбуса закрылись, и он поехал дальше, по ровным, словно под линейку выписанным улицам, мимо одинаковых, засыпанных блеклыми стекляшками света домов. Лиза так и не вышла из того троллейбуса, и никогда уже не выйдет. Может, она просто в него никогда и не садилась? А девушка, которую звали Немона Лиза и которая вернулась в тот вечер домой, — это уже совсем другое существо и другая история, и если кому-то придёт в голову перепутать её с Лизой, то я бы на вашем месте этого не делал, потому что мало ли что случается в городе Минске тёмными осенними вечерами.
Рокот пришел с востока, со стороны столицы, неожиданный и неотвратимый, как циклон. Он всё нарастал, и мои братья по несчастью, которые ещё недавно сидели по углам осоловелые, будто с самого утра заливались беленькой, сейчас мигом отрезвели и поочерёдно встрепенулись. Сильно, отвратительно, мясисто гудело где-то над самой башней — и даже стёкла чуть слышно задребезжали в окнах, откликаясь на этот призывный звук.