— Знаешь, как я приобрел свое погоняло? — говорил Чилиндра, расставляя фигуры на доске.
— Что приобрел?
— Погоняло.
— Кличку, что ли?
— Нет, — как неразумному дитяти, объяснял Ачиков, — клички имеют собаки, шныри, а уважающие себя люди имеют либо погоняло, либо псевдо. В детстве я путал ц и ч. И говорил не цилиндр, а чилиндр, и шпана мгновенно приклеила мне сие.
— И не обидно?
— Не-а. Погоняло — это как марка.
— Ну, какая это марка, был тут у нас в окрестностях Красноярска авторитет Тузик, какая это марка.
— Э, не скажи, — говорил Ачиков, пряча за спиной две шахматные фигуры, — в какой руке берешь?
— В правой.
— Играешь белыми, — продолжал он, — у воров мир стоит на других понятиях. И все, что в мире обычных людей ценится, там таковым не является. Вот ты, например, угол открываешь ключом.
— Что открываю? — спрашивал Борис, думая, какое начало ему разыграть.
— Угол, по-вашему чемодан, — а вор, который у тебя это закрутил, по- вашему, украл, обязан замки сорвать. Поэтому и погоняла у воров с позиций обычных людей смешные, но в этом и есть глубокий смысл, авторитетный вор не боится смешных, с позиций обычных людей, псевдо.
Чилиндра всю свою сознательную жизнь воровал, но не считал себя вором-профессионалом.
— Я не блатной, — говорил он, вкладывая в этот сленговый термин одному ему известное значение.
Он восхищал других рабочих партии тем, что почти наизусть знал Уголовный кодекс Российской Федерации. И семь раз был на экспертизе в Институте имени Сербского. Причем трижды его признавали вменяемым, а четыре раза невменяемым.
Как система самообучаемая, он просек то, что необходимо психиатрам, чтобы признать его невменяемым. Четвертый раз в Сербского он попал с большим шрамом на шее и рассуждениями, что видит будущее, о котором ему говорят двухметровые прозрачные личности. Попытка суицида плюс ясновидение убедили врачей в том, что перед ними психически больной человек.
В партиях Борис видел немало людей, отбывавших срок наказания, или тех, кто демонстративно относил себя, как говаривал Ачиков, к преступному миру. Почти все они были психопатами. А Чилиндра-Ачиков был на удивление уравновешенным человеком. Правда, иногда он «включал дурака», но это были внешние проявления, внутренне он всегда себя контролировал не хуже любого йога.
Но нормальный человек должен кого-то любить, а кого-то ненавидеть. Ачиков ненавидел паспортистов, людей, которые сделали его вором.
— Откинулся я первый раз, — говорил он Борису, переставляя фигуру на доске, — и решил с воровством завязать. Пришел прописываться. А дело было в Питере. А паспортист на меня посмотрел и говорит: ты еще на работу не устроился? Я отвечаю: нет.