Но заклятие разбивает Боэций – он бежит из-за угла, чтобы узнать, не пропустил ли он команду к стрельбе.
Майор решает не выяснять, что это взбрело в голову Старлингу Карлтону, и на следующее утро на плацу перед общим строем признает, что из его плана так или иначе не могло выйти ничего хорошего. Теперь он это понимает, но уже поздно. Снег падает манной небесной, но ей не напитать ни одного израильтянина. Может быть, майор чувствует, что старое время умирает и приходит новое. Лайдж говорит, что просто хотел стрельнуть за Калеба Бута и вовсе не собирался убивать никаких девочек. Все это понимают. Майор вроде бы решает оставить дело так. Но это не мешает Джону Коулу пару дней спустя спросить Старлинга Карлтона вечером в казарме, какого черта на него нашло. Старлинг Карлтон – его друг и, видно, понимает, что обязан ответить. Он говорит, что увидел ружье вождя, новенькую винтовку Спенсера, и ему прямо желчь в голову ударила. Он вдруг весь вспыхнул, как пожар в подлеске. Отчего он должен таскать дурацкий мушкет на перевязи, а этот индеец расхаживает с королем винтовок. Прямо так и сказал, «с королем винтовок». И так далее. Так что тебе вздумалось его пырять, спрашивает Джон Коул. Да разве это не очевидно? Черт побери, ты что, не видел, как этот проклятый вождь наставил на меня винтовку? Ты еще скажи, что он в меня не стрелял! Чего? А скажи, красавчик Джон Коул, разве это не факт, что в тебе есть индейская кровь? Небось жалеешь своих, чтоб те пусто было. Джон Коул растерялся ненадолго, и я тоже. Я не могу припомнить, когда был выстрел – до удара ножом или после. Пытаюсь воскресить все это у себя в голове. Наверно, выстрел был после, но я уже не уверен. О господи. У Джона Коула такой вид, будто Старлинг Карлтон и его пырнул ножом, и тут Старлинг Карлтон подходит к нему близко и говорит: «Я на тебя не сержусь, Джон Коул, не сердись и ты на меня». Ладно, говорит Джон Коул, и только я вижу, что у него глаза на мокром месте. Джон Коул может прослезиться, если с ним обошлись благородно. Тут Старлинг Карлтон его облапливает по-медвежьи. Небось теперь Джон Коул чует, как воняет от этого типа, думаю я. Все происходит очень быстро, но все же происходит. Потом, видно, мы все решаем, что теперь можно жить дальше, как будто ничего не было.
Дальше мой рассказ перескакивает года на два. Единственное, что за это время случается из общего течения жизни, – одна из индейских малявок привязывается ко мне, и, по мере того как она учится английскому у миссис Нил, я узнаю разные подробности из ее жизни. Свою историю, какую можно было бы изложить на своем языке, она, надо полагать, помаленьку запамятовывает, потому как все ее разговоры – только про миссис Нил и про дела внутри форта. Я так понял, что она двоюродная сестра покойной Виноны. Я, хоть убей, не могу выговорить ее индейское имя, притом что, кроме него, от меня ничего не требуется, поэтому извиняюсь перед девочкой и спрашиваю, нельзя ли мне звать ее Виноной. Она вроде бы не возражает. У ее старого народа в обычае разные нарекания имен, поэтому, может, ей кажется в порядке вещей, что я даю ей новое имя. Старлинг Карлтон злится и говорит, что нечего заводить дружбу с крысами, – так и сказал. При этом он весь дрожал, и подбородки его вибрировали, словно грудка певчей птицы. Он говорит, что ирландцы и так не подарок, а африканцев, по его мнению, можно всех разом скормить свиньям, но индейцы – хуже всех, и это верно, как в учебнике. Я не могу понять, всерьез он или нет, потому что, когда он все это говорит, его лицо неподвижно. Джон Коул считает, что у Старлинга Карлтона не все ладно в голове. Скорей всего, он кончит в Олд-Блокли. Это известный приют для душевнобольных. Я говорю, что Виноне всего восемь лет и она никакая не крыса. Ничуточки. Старлинг Карлтон распространялся об этом еще с полгода, а потом заткнулся.