И тут у нашего Абрахама, может, совесть взыграла – уж не знаю, – но кучку мятежников выпустили из лагеря в Иллинойсе и скинули на юг, а из нас столько же отправляют на север. Мистера Линкольна можно было понять – от нас остались кости да тряпье. Тысячи товарищей, брошенных позади, в Джорджии, мерцают у нас в мыслях. Дэна Фицджеральда не обменяли, и мы трясем ему руку на прощание. Парень, прошедший семь видов бойни. Лица тех, кого так и не обменяли, – обреченных на смерть. Мы лежим бок о бок в открытых телегах и чувствуем странную музыку – это стучат друг о друга кости наших ног. Нас довозят до территории Союза, перегружают в кареты «скорой помощи», и они везут нас на север – цок-цок. Везде – военный разор. Как будто мы решили стереть Америку с лица земли. Наверно, пока нас тут не было, наступил конец света. Спокойное лицо Джона Коула выглядывает из-под приподнятой покрышки фургона. Черные глаза – как речная галька. Это он не плачет беспрестанно – просто глаза слезятся. Наверно. Нас как будто пытали на дыбе и сломали, но мы все же стремимся увидеть Винону. Она – все, что у нас есть. Мистер Максуини переехал выше по реке, потому что выработки гипса расширяются. У него теперь дом на четырех сваях, на берегу реки. Две комнаты и веранда, где можно сидеть и смотреть на белый свет. Виноне теперь двенадцать лет, может – больше, и она ничего не говорит при виде нас, но у нее на лице написано все, что нужно. Нас вносят в дом и кладут на нашу общую кровать. У Джона Коула лицо так исхудало, что ясно, как он будет выглядеть в могиле. Мы с ним вроде живых покойников, желающих вернуться на этот свет. Говорят, у милосердия шесть дверей, и мы надеемся найти хотя бы одну, что откроется перед нами. Мы стали совсем хрупкие, как яичная скорлупа. Приходит мистер Нун, смотрит на нас и, клянусь Богом, плачет. Прямо там, на грязных водах реки. Джон Коул, он тогда смеется и говорит: Титус, дела не настолько плохи. Клянусь Богом, отвечает мистер Нун, я знаю, просто я стал слезлив. Все актеры и актрисы из блэкфейса носят нам пироги и кексы. Они нас балуют, чтобы мы окрепли, это точно. Нас можно показывать на сцене, говорит Джон Коул. Невероятные Живые Скелеты. Ни за что, отвечает мистер Нун, ни за что я не стану этого делать. Я знаю, что не станете, говорит, устыдившись, Джон. Не стану, говорит мистер Нун. Майор Нил прислал нам письмо. Он прочитал в газете, что нас выпустили, и посылает свои наилучшие пожелания. Пишет, что год назад обнаружил миссис Нил и девочек в добром здравии и они нам тоже шлют привет. Пишет, что из-за войны весь запад как с цепи сорвался и там идут нехорошие заварушки. Старлинг Карлтон снова в строю и поживает хорошо, он теперь сержант в (как выразился майор) настоящей армии. Да, наверно, есть настоящая армия и ненастоящая. Здесь, у реки в Гранд-Рапидс, все былое кажется сном, черт его дери. Идут месяцы, и Винона пытается вытащить нас обратно на этот свет. Приходит день, когда у нас получается натянуть одежду, и Джон Коул хохочет над тем, как она болтается. И впрямь смешно. Мало-помалу мы становимся опять людьми, а не упырями, годными детей пугать. Проходят еще месяцы, и вот мы уже сидим за обеденным столом, а потом – на веранде, на целительном солнце. Начинаем ощущать прежний, положенный нам зуд жизни. Обращаем свои мысли к будущему – строим планы. Однажды утром мы – медленно, как черепахи, – доползаем до цирюльни Эда Уэста, и там нам бреют бороды. Ну и ну, мы совсем не похожи на Джона и Томаса. Никоим образом. Куда только подевались те Джон и Томас, которых мы знали. Вид у нас старый и странный, хоть нам и тридцати еще нету вроде бы. Любой на нашем месте имел бы право проклинать жизнь, но нам что-то и не хочется. Похоже, мы с Джоном Коулом теперь наподобие близнецов, срослись боками. Вот и хорошо. Не верится, что нам удалось выхватить Винону из жизненных бурь, и она говорит то же самое и еще говорит, она очень рада, что мы вернулись. Это звучит музыкой – гораздо лучшей, чем стук берцовых костей в телеге. Мы готовы двигаться дальше. Почему бы и нет.