— Напиши про мой самокат и Сталина, — посоветовал он, заглядывая через плечо.
— Это не смешно, — ответила я.
— А ты смешно напиши.
— Угу, не отвлекай.
Папа сел на стул рядом и стал смотреть в окно, в итоге проворонил кофе. На кухню вбежала мама и обругала его: она только сегодня вылизала плиту.
— Что за мужик, а? — заворчала она и стала вытирать лужицу убежавшего кофе.
— Слушайте, дайте мне спокойно поработать, иначе я ни фига не напишу. И так ничего не получается, а тут еще вы кричите, — возмутилась я.
— Не получается, потому что ты делаешь это по заказу и боишься не оправдать надежд. Просто расслабься и работай так, как раньше.
— Опиши, как я за селедкой ходил, — посоветовал папа.
— Точно, — захохотала мама. — Назови рассказ «Кукушонок и селедка».
— А это идея, только вы уйдите с кухни, а?
— Не-е-ет, я буду сидеть и тебе помогать, — сказал папа.
— Я помню все, если надо будет — позову, а теперь марш отсюда, — и я вытолкала родителей за дверь.
Налила себе вина и стала стучать по клавишам.
Кукушонок и селедка
Началось все с того, что в пять часов утра раздался звонок в дверь. Веселая семейка проснулась, Майклуша с лаем выскочил в коридор. Папа, матеря и проклиная всех на свете, подошел к двери и спросил:
— Кто там?
— Поколядовать можно? — послышалось за дверью.
Папа открыл дверь и увидел соседа — восемнадцатилетнего детину в шапочке с помпончиком.
— Что надо? — буркнул папа, протирая глаза.
— Поколядовать! — прогремел бас.
— Я тэбэ пакажу калдават! Иды своей мамэ дэлай калдават! — грозно крикнул папа.
Сосед ойкнул, я затащила папу домой и объяснила, что наводить порчу на наше семейство никто не собирался и на самом деле человек просто хотел поколядовать. И пока папа нервно курил на кухне, я объясняла ему смысл слова «колядки», рассказывала о замечательной славянской традиции будить мирно спящих людей по ночам, объясняла, для чего и как все это делается.
— Хэрня! — проворчал папа. — Пришел бы утром калдават, зачэм людей будыт?
Спать уже никому не хотелось. Веселое семейство село на кухне пить кофе. Маман долго думала, чем бы себя занять, попила кофе, застелила постель, попила еще кофе и решила перебрать отрезы материи, которые она привезла из Еревана. Маме особенно нравился кусок турецкой парчи длиной три метра и шириной два метра. Маман берегла эту материю пуще глаза десять лет и надеялась когда-нибудь, к моей свадьбе, пошить красивое покрывало и подушки. Мы с папой остались на кухне, а Армен как-то задергался и выказал желание погулять с Майклушей. Поверить в то, что Армен собирается в шесть утра выгуливать собаку, которую он неохотно выводил даже в десять, было сложно. Мы с папой удивились, но ничего не сказали. Спустя пятнадцать минут на кухню ворвалась маман, с округлившимися от ужаса глазами и двумя тряпочками в руках. Она плюхнулась на стул и прошептала: