не обязательно.
Я стояла достаточно близко, и тепло моего тела смешивалось с его холодом. Он пахнул мылом, соснами и дымом, и чем-то заманчивым, чем мог пахнуть только он.
Импульсивно, я подняла руку к краю его капюшона. Когда я медленно потянул его назад, его рука поднялась и схватила меня за запястье. Я остановилась.
Его рот был слегка приоткрыт, а дыхание было прохладным. В прошлые недели я задумывалась, каково это будет прижать своими губами к его. Я задавалась вопросом, будет ли это больно, будет ли это холодно, или наши губы просто сольются, как горячий и холодный воздух, смешиваются в летнем бризе.
Я подняла указательный палец и слегка коснулась его губ. Он втянул воздух, но не отошел. Его губы были холодными, но не сильно. Я провела кончиком пальца вдоль гладкого уголка, над ребристым швом верхней губы и над гладким нижним.
— Перестань, — прошептал он, тяжело, почти болезненно. — Остановись.
Его холодно дыхание пронеслось по моей коже. Мне казалось, что меня словно ударили, и боль прошлась через меня.
Я искала в тенях под его капюшоном хоть какой-то признак эмоций, но он был холоден и неподвижен. Ледяная статуя была охвачена горячим ветром и даже не растаяла по краям.
— Грязная Огнекровная, демонстрирует свои чувства, — съязвила я, пытаясь скрыть боль и горечь, осевшую судорожным узлом в моем животе. — Тебе придется попросить Форса очистить тебя, не так ли?
Его губы сжались, но он ничего не сказал.
— Не волнуйся. Скоро я уйду. Тогда ты сможешь вздохнуть спокойно.
Я повернулась и распахнула дверь торопясь уйти, прежде чем расстроюсь ещё сильнее. Когда я вышла в звездную ночь, горячие, пристыженные слезы упали с глаз и скатились по моим щекам, приземлившись с шипением, на холодную землю.
Облака перемешались над аббатством, словно в ловушке проливая сильный дождь. По негласному соглашению мы с Аркусом избегали друг друга в течение следующих нескольких дне. Мне посчастливилось увидеть его лишь один раз, через окно, когда он шел от конюшни в его гостевой дом. С унынием в сердце я поняла, что он, вероятно, смутился, возможно, даже обиделся, хотя я сомневалась, что он мог быть так же огорчен как я, после моей выходки. Я совершенно неправильно поняла его и выставила себя дурой, когда он явно не чувствовал то же самое.
Я все ещё испытывала разочарование, и по-прежнему нечего не знала о своем задании, чтобы хоть немного отвлечь себя от моего позора. Наконец, однажды вечером я решила, что больше не буду терпеть их секреты.
После проверки трапезной, где обычно ели монахи, я все таки обнаружила Брата Тисла в доме главы, он сидел в большой квадратной комнате с двумя колоннами, ведущими к сводчатому, каменному, потолку, склонившись над своим столом. Рядом со столом стояли бархатные, мягкие стулья. Деревянные скамейки растянулись вдоль стены под высокими арочными окнами. Лучи солнца подсвечивали выцветшие золотые листья, изображённые на колоннах. Комната была сохранена в лучшем состоянии, чем остальная часть рушащегося аббатства, потому что она использовалась для собраний, где старшие монахи встречались с начальниками из Ордена Форса.