Человек, насевший на него сверху, не сказал ни слова, он укрепил ленту и отбросил ненужный остаток. В световом луче дверного проема появился еще один силуэт, и Харрисон увидел, как он проходит вперед.
У него в руке был отрезанный ломоть хлеба, на котором лежали зелень, помидоры, ветчина. Бутерброд был такой большой, толстый и соблазнительный, особенно если ты голоден. Хлеб очутился прямо напротив его рта. Он откусил немного и проглотил. Снова откусил, снова проглотил. Понемногу он начал осознавать окружающую его обстановку. Вкус пищи был таким, какой бывает только в сельской местности, и сильно отличался от городской еды. В воздухе не слышно городских звуков, только щебет птиц, которые были свободны и пели по собственной воле. Харрисон съел только половину сандвича, больше его желудок не мог принять, и отрицательно помотал головой. Один из мужчин небрежно бросил остатки пищи на землю. Они дали ему сделать большой глоток из бутылки с минеральной водой, с газом и пузырьками, образовавшимися от тряски при движении фургона. Всего один глоток, и бутылку убрали. Джеффри продолжал оцепенело лежать, безо всякого сопротивления. Его рот снова заклеили лентой. Инстинктивно он придал своим глазам умоляющее выражение, они остались его единственным аргументом. Но ему снова надели на голову капюшон, и он погрузился в царство тьмы. Желудок перерабатывал пищу, только что проглоченную им, пустые кишки были сбиты с толку качеством продуктов. Он услышал, как задняя дверь захлопнулась, замок в ней повернулся, его тюремщики прошли в кабину. Мотор снова заработал.
Ни угроз, ни милости. Ни жестокости, ни комфорта.
Эти люди не проявили к нему никаких, даже микроскопических чувств. Грязные ублюдки, милосердие было незнакомо им! Держать с завязанными глазами человека, находящегося в таком ужасном состоянии, заставляющего себя терпеть, чтобы низ одежды оставался чистым. Вдобавок вытащить кляп изо рта и не перемолвиться с ним даже словом, не сделать ничего, что одно человеческое существо просто обязано сделать для другого человеческого существа. У того, что кормил его, на левой руке было обручальное кольцо. Значит у него была жена, которую он наверно, целовал, ласкал, любил, вероятно, и дети есть, они называют его папой и смеются. Ублюдок, вонючий ублюдок, он был лишен всякой жалости, всякое сострадание был убито в нем, не было ни слова внимания к нему как к существу, которое страдало, терзалось болью и одиночеством.
Помоги же мне, господи, дай мне шанс убить этого подонка, размозжить его голову камнем, чтобы все мозги вылетели из нее. Пусть он кричит, умоляет о пощаде, пусть брызжет кровь. Помоги мне господи, я хочу убить его! Я хочу услышать его вопли!