Следующая запись. Голос болезненно знаком, и, спохватившись, Элизабет была потрясена, что не сразу его узнала.
— Я ждал до десяти. Ты что, забыла? — с уже привычной укоризной в голосе говорил вечный неудачник, давний мучитель, перед которым все чувствовали смутную вину, ибо так уж он умел поставить себя, что любой мало-мальски везучий человек был перед ним без вины виноват. Вот и теперь. Она впервые во взрослой жизни безоглядно, бесстыдно счастлива, а Брюс, бедный Брюс, бывший муж, живая укоризна, прождал до десяти часов. Он, конечно, не мог ждать меньше часа. Этого было бы недостаточно, чтобы жалеть себя столь убедительно. Да ведь она и впрямь забыла, что они сговорились встретиться — в их встречах не было ничего от любви или даже взаимного уважения, да и расстались они безболезненно, никаких мук и сожалений. Просто она пообещала вернуть ему книгу, которая после развода осталась у нее. Он ей оставил сборник Элиота, а теперь он ему внезапно понадобился. Хотя к чему сценаристу мыльных опер мог понадобиться Элиот? Чтобы в очередном телесериале герой-интеллектуал единственный раз продемонстрировал свою интеллектуальность, процитировав Элиота и тем утвердив репутацию? Брюс испекал свои оперы с поразительной легкостью и отнюдь не бедствовал, но даже успех оборачивался у него неудачей, и в самом легком подпитии он всегда принимался жаловаться, что растрачивает свой несомненный талант на пустышки для увеселения обывателя. Пять лет назад это произвело на нее впечатление: раз человек так убивается по своему таланту — стало быть, есть по чему убиваться? В постели он не оставлял разглагольствований на эту тему, и когда ей безумно хотелось спать, мог до утра философствовать, уверяя, что такое ничтожество, как он, недостойно такой женщины, как она. С утра она его видеть не могла. Бедный Брюс.
— Он пишет текстовки для телепостановок, — виновато сказала Элизабет Джону. Такой уж был человек Брюс, что после него надо было говорить виновато. Везде некстати. — Это мой бывший муж. Мы с ним были женаты три года.
Джон в задумчивости курил.
— Ты не хочешь поинтересоваться, какие у меня с ним сейчас отношения?
Джон улыбнулся своей мальчишеской улыбкой удачника и покачал головой.
Элизабет в ответ улыбнулась ему благодарно.
— Хорошо.
Она снова нажала клавишу. Господи, какое счастье!
— Лиззи! Я звоню узнать, помнишь ли ты меня!
Мама! Она не удержалась и крикнула это вслух.
Ближе человека у нее нет и не может быть. Лучшее, что в ней есть, — от матери. Мать никогда не вешает носа. Трезво и просто подходит ко всему. Матери можно было рассказать обо всех романах. Вообще обо всем. Каждый ее звонок — для Элизабет праздник.