Впрочем, это она ему простила. И многое еще прощала. С ним было интересно и легко, и даже непредсказуемые вспышки его тоски, злости или меланхолии казались ей особенно обаятельными. Она ощущала его отчасти зависящим от себя, ибо могла как–то влиять на его состояния, уговаривать, и с ней он подолгу оставался тихим, мирным и простым. В остальном же это был совершенно нормальный, не слишком легкий в общении, но вполне доброжелательный человек с отвратительными оценками из–за постоянно пропускаемых занятий и приступов апатии. Учеба его мало интересовала. Элизабет осваивала искусствоведение, он — филологию. Преимущественной его любовью и вниманием пользовался Рембо, которого он мог часами декламировать в оригинале, — напившись же, и даже в этом состоянии неотразимо обаятельный, сутулый, худой, с безумными черными глазами, он неизменно читал «Пьяный корабль»: «Между тем, как несло меня вниз по теченью... вниз по теченью...» Он сам выглядел в эту секунду огромным, прекрасным, беспомощным и неуместным кораблем, неумолимо увлекаемым вниз по теченью силой, которую невозможно переспорить.
Эту силу, которой он был тайно подчинен, Элизабет всегда ощущала, но никогда не могла найти ей названия. Она чувствовала только, что этот мужчина, наиболее близкий ей из всех, кого она когда–либо встречала, — одержим, и гением ли, болезнью ли — никто не смог бы ответить.
В один из вечеров, высвобождаясь из его объятий, но постоянно ощущая губами тепло его губ, их повелительность и силу, — Элизабет, слегка пьяная и не владеющая собой, спросила его напрямик:
— Виктор, ты француз или я уж не знаю кто?
— Слушай, не трогай мою национальность!
— Да нет, напротив, кто же ее трогает... твою национальность. Хотя, раз уж больше нечего потрогать... Виктор, я скоро начну думать и говорить, как последняя девка. О чем ты, интересно, думаешь? Мы встречаемся уже три месяца. Планируешь ли ты от поцелуев переходить к чему–нибудь более существенному?
— Пожалуй, — сказал он дрогнувшим голосом. — Но где и когда?
— Есть наша со Стефани комната, есть твоя... Ты давно уже мог бы договориться с соседом, но так как вы, французы, все такие рыцари, то изволь, я поговорю со Стефани. И я хочу, чтобы это все случилось именно этой ночью, — она говорила с решимостью и силой, которых сама не ожидала от себя.
— Почему именно этой ночью?
Она поглядела в его черные огненные глаза:
— Допустим, по чисто физиологическим причинам. Сегодня ты мог бы кончить в меня, не опасаясь беременности. Мне тоже гораздо приятнее, когда это все попадает в меня. Ты прелесть, Виктор, и я не хочу мучить тебя презервативом. Представляешь, его ведь потом надо снимать... куда–то нести... бр-р... Разве не прекрасно совершить все в первобытной простоте?! — нет, все–таки она была тогда здорово пьяна.