Праздники заканчиваются. Не полная неделя официально организованного государством пьянства постепенно утихает, и уже можно о чём-то договариваться. Пробежался до местного дендрария. Знакомый дедуська нашёлся в какой-то подсобке, куда с трудом уместились стол, колченогая табуретка и электрочайник, изрядно заросший накипью и неаппетитными разводами. Зайти туда полностью мне не удалось. Дверь никак не хотела закрываться, если между ней и столом кто-то находился.
— Мне ещё семена нужны, — трагическим шёпотом незабвенного Воробьянинова, проходящего у меня в Памяти, как «предводитель дворянства», провещал я дендралогическому гуру. Дедок задумчиво посмотрел на мою руку постукивающую по краю стола. Ничего интересного там не было, если не считать художественных достоинств четырёх казначейских билетов, по двадцать пять рублей каждый. Их я зажал между пальцами, сложив вдвое. Дедок, отодвинув меня, выглянул в коридор, затем надел очки, и ещё раз посмотрел на мою руку, мысленно пересчитав количество купюр.
— У меня только на сорок рублей наберётся.
— Дней двадцать, не раньше. Пока письмо туда, пока обратно, сами понимаете.
— Ради Бога, избавьте от подробностей. Семена на такую же сумму мне будут постоянно нужны раз в месяц. Коллегу предупредите, чтобы все проверял и высылал самые лучшие, — с улыбкой добавил я, увидев, как дед пересыпает мне в самодельный газетный кулёк семена из конверта, с размазанным чернильным штампом «Уссурийский Государственный природный заповедник».
Техника на «Мелодии» меня не впечатлила, собственно, как и звукооператоры, показавшиеся в зале на пару минут. Два технаря, в свитерах, с вытянутыми и продранными локтями. К чему-то подобному я морально был готов, прослушав, с пристрастием, диск Тухманова «На волне моей памяти».
Аморфный бас, «выпирающие» клавиши, безобразно записанные ударные, кое-как заметные гитарные партии, с обрезанной серединой и низами, и ощутимый дисбаланс громкости вокала и инструментала. Нет уж, такой «рок» нам не нужен. Пока трое помощников занимались расстановкой микрофонов и проводами, а Алексей общался с приглашёнными музыкантами, я пошёл знакомиться с местными корифеями звука. Толстая дверь, с потушенной надписью над ней «Тихо. Идёт запись!», была наполовину приоткрыта.
— «И тут на вентиляции сэкономили», — подумал я, вежливо постучав в дверь. Многопудовые студийные монстры, а именно так сейчас выглядят что пульты, что магнитофоны, при работе не на шутку нагревают помещение операторов, в котором не бывает окон. Поэтому любой перерыв звукачи стараются использовать, чтобы хоть как-то проветрить свою конуру.