– Только трудно Альке читать будет, издание у папы дореволюционное, с ятями, – сказала Нэла, протягивая ей книгу Муратова.
– Иван его предупредил уже. – Взяв книгу, Таня пошла к двери. – Ничего, пускай разбирается.
Она никогда не называла Ваню полным именем, сейчас это прозвучало резко и как-то болезненно.
– Подожди, – сказала Нэла. – Подожди, Таня. Сядь.
Та вернулась от двери, села рядом с Венерой Милосской на стул, похожий на скелет диковинного синего животного, и посмотрела на Нэлу. Взгляд ее казался таким же больным, как голос.
– Тань, – тихо сказала Нэла, – плохо себя чувствуешь?
– Ты про токсикоз? – пожала плечами Таня. – Нет, ничего. Тошнит, но умеренно.
– Не про токсикоз. Ванька… по-прежнему?
Таня помолчала, потом нехотя сказала:
– А что могло измениться? Он же не из запальчивых. Раз сказал, значит, на том стоит и стоять будет.
Это Нэла и сама знала. Обдуманность действий, последовательность, упорство, терпение – долго можно было перечислять качества, которые отличали брата от нее. В лучшую сторону отличали, она всегда знала. И как же вдруг такое получилось – лучшее, что было в нем, сделалось причиной горя?..
Горе ломало Таню, этого невозможно было не понимать. Нэла не только никогда не видела сломленности в ее глазах, но не поверила бы, если бы кто-нибудь ей сказал, что это вообще возможно: такой жизнестойкости она не знала ни в ком. Правда, не знала и никого, кто родился и провел первые восемнадцать лет своей жизни в таких условиях, в каких провела их Таня.
«Ну Ванька! – сердито подумала Нэла. – Что за упертость дурацкая?»
– Что же делать? – проговорила она.
– Кому? – усмехнулась Таня.
– Тебе, кому же.
– Ничего.
– То есть?
– Что есть. Срок мне ставят на апрель. Надеюсь, раньше времени не рожу.
Твердость, с которой Таня это произнесла, находилась в таком очевидном противоречии с больной растерянностью ее взгляда, что Нэла растерялась.
– Но надо же ему объяснить! – воскликнула она. – Его можно убедить, Таня!
– Нельзя его убедить. И объяснять незачем, сам не маленький. Решит – уйдет. Благо идти недалеко, – усмехнулась Таня.
Нэла молчала. Она не знала, что на это сказать. И дело было не в том, что стальная Танина воля не нуждалась в подпорках, а в том, что не Нэле было что-либо вообще говорить об этом…
– Нэлка, что с тобой? – В Танином голосе послышалась тревога. – Ты сама беременная, может?
– С чего ты взяла? – вздрогнула Нэла.
– Побледнела, как… Может, выпьешь? Коньяк сосуды расширяет.
– Не надо коньяк, – постаравшись, чтобы голос звучал бодро, и даже выдавив улыбку, отказалась Нэла. – Мне еще материал сегодня писать.