– Я пойду тогда. – Таня поднялась с синего стула и пошла к двери. Уже взявшись за дверную ручку, она остановилась и сказала: – Я не знаю, почему хочу от него родить, даже если он меня из-за этого бросит. Вроде мать мне прививку надежную поставила от того, чтобы так уж сильно рожать захотелось. А с ним видишь как – сама не ожидала. Так, видно, устроено, не нам менять.
И ушла, оставив Нэлу в оцепенении.
В этом же оцепенении она вошла в ванную, переоделась в халат, висящий на дверце, открыла воду – кран над раковиной был давно починен – умылась, поднялась на второй этаж, вошла в спальню, села на край кровати…
Антон все еще разговаривал по телефону в кабинете.
– …что значит завтра? – слышалось за стеной. – … кем решено… и что я должен…
Разговор прервался, в кабинете что-то грохнуло. Нэла подумала бы, что это он грохнул кулаком по столу, если бы имели для нее сейчас значение его производственные проблемы.
Некоторое время стояла тишина, потом дверь в спальню открылась, и Антон появился на пороге. Он выглядел то ли сердитым, то ли подавленным.
«Может, правда коньяка махнуть? – подумала Нэла. – Все лучше, чем дурацкие мысли».
– Что случилось? – спросила она.
– Ничего, – буркнул он. – Утром в Питер уезжаю.
– Зачем? – удивилась Нэла.
Два последних месяца он был так занят проектом, что минуты не мог найти ни на что, с ним не связанное.
– На кораблике покататься! – сердито бросил Антон.
– Кораблики по льду не ходят, – напомнила Нэла.
– На переговоры, зачем еще, – вздохнул он. – Ничего другого и ожидать было не нужно.
Последняя фраза прозвучала непонятно, но Антон часто не успевал догонять свои мысли словами, поэтому Нэла не удивилась. А то, что он выглядел злым и каким-то ошеломленным, отвлекло ее от ненужных собственных мыслей.
– Я тоже бы поехала, – сказала она. – Правда, Тоник! С лета здесь, а до сих пор в Питер не съездила.
– Вот летом и надо было ехать. – Он взъерошил волосы надо лбом. – А сейчас что там делать, мерзлой водой дышать?
– Может, там мороза и нету.
– Ну так дождь есть. Или ветер. Будто не знаешь.
Питерскую погоду Нэла, конечно, знала. Но и любила ее вместе со всем, чем был этот город. Когда она жила в Венеции с Пьетро, то вспоминала Петербург постоянно, и даже пошлость определения «северная Венеция» ее не коробила.
– Ты летишь или едешь?
– Еду. Первым «Сапсаном».
– Думаешь, второго билета не возьмем? – спросила Нэла подлизывающимся тоном.
– Возьмем.
Он явно думал не о билетах и даже не о ней, как всегда, когда бывал чем-то занят. Она к этому не то что привыкла – слишком долго они жили врозь, чтобы употреблять такие определения, – но считала это естественным.